Категория одушевленности / неодушевленности в русском языке

Большинство исследователей признает, что языковая категория одушевленности/ неодушевленности связана с разделением человеком окружающего мира на живое и неживое. В самом деле, одушевленные субстантивы обычно представляют собой названия живых существ, а неодушевленные существительные, как правило, обозначают неживые предметы. Именно это соответствие традиционно находит отражение в определениях категории одушевленности/ неодушевленности.

Однако внимание исследователей постоянно привлекают случае несоответствия объективного статуса предмета характеристике по одушевленности/ неодушевленности соответствующего субстантива на уровне языка: мертвец, кукла, ферзь, народ, дуб и т.п. Несоответствие, о котором идет речь, может быть рассмотрено как одно из проявлений субъективности в языке. Так, по мнению Л. Ельмслева, в основе противопоставления «одушевленное – неодушевленное» лежит факт субъективной оценки объектов действительности человеком: «"Субъективная" классификация… редко покоится на физических свойствах объекта, чаще она основывается на роли, функции полезности данного объекта».

Подробным же образом Ю. С. Степанов связывает специфику рассматриваемой категории с антропоцентрической установкой мышления: «Основанием номинации в грамматике служит сравнение внешнего мира с человеком, отождествление одних предметов с человеком и отрицание этого тождества за другими предметами».

Оба приведенных мнения наводят на мысль о необходимости выделения, кроме известного онтологического, ещё гносеологического основания для категории одушевленности / неодушевленности. Иными словами, представляется необходимым специально обратить внимание на особенности восприятия и осмысления объектов окружающего мира носителями языка. В этом смысле мы считаем возможным говорить о ведущей роли гносеологического основания для категории одушевленности / неодушевленности. Как показывает анализ языкового материала, в основе деления имен существительных на одушевленные и неодушевленные лежат обыденные понятия носителей языка о живом и неживом.

Как известно, понятие может возникать из сознательного и специального анализа субъектом своих представлений – в этом случае мы имеем дело с так называемыми научными понятиями, функционирующими в сознании квалифицированных носителей языка. Понятия же, с которыми мы имеем дело при анализе лингвистических феноменов, возникают вне контекста специальной и сознательной работы с понятийной картиной мира. Это обыденные понятия, которые обнаруживают с6ебя в речи основной массы носителей языка. Можно заметить, что анализ обыденных понятий о живом и неживом,. Обусловливающих распределение имен существительных по разрядам одушевленности и неодушевленности, сближается с исследованиями, реконструирующими «наивную» картину мира – зафиксированные фактами языка субъективные представления человека о мире, отличные от научной картины действительности.

Особенно ярко семантика одушевленности / неодушевленности имен существительных, отражающая обыденные понятия говорящих, проявляется в сочетаемости субстантивов с одушевленно – и неодушевленно – маркированными элементами контекста. Рассмотрим некоторые примеры, иллюстрирующие приведенные теоретические положения.

Названия кукол, игровых фигур

Как известно, куклы вовлечены в игровую деятельность человека. В детских играх куклы функционируют как живые существа. Кукол купают, расчесывают, укладывают спать, т.е. с ними производят действия, которые в других условиях направлены только на живых существ. Игровая деятельность создает условия для осмысления кукол как предметов, функционально подобных живому. Имена существительные, являющиеся названиями кукол, достаточно часто выступают в сочетаниях с одушевленно – маркированными глаголами, что подтверждает положение о наличии в значениях данных субстантивов семы «функциональное подобие живого». Подобные сочетания, усиливающие семантику одушевленности, особенно часто встречаются в речи детей, а так же при описании детских игр с куклами:

Перед сном ты опять играла у меня в кабинете. Кормила кукол. (Л. Пантелеев) ;Девочки пяти и шести лет вели нарядную кукольную коляску, в которой спала большая и нарядная немецкая кукла. (Л. Пантелеев); Бежит в столовую и видит… на чашке весов сидит Машкина кукла Леля. (Л. Пантелеев)

Сходные особенности можно наблюдать у названий у названий игровых фигур ферзь, валет, туз и т. п. Всякая ролевая игра представляет собой модель социального взаимодействия, поэтому и фигуры, действующие в игре, воспринимаются в соответствии с некоторой функциональной иерархией этого социального ролевого взаимодействия. Характерной особенности в осмыслении игровой деятельности является то, что фигуры воспринимаются как действующие самостоятельно, вступающие в различные отношения друг с другом. Ср. замечание Б. Н. Проценко: «Ферзь и валет наделены собственной " волей ", действуя в системе шахмат или карточных игр вполне автономно, самостоятельно». Элементы контекста также подчеркивают семантику одушевленности этих имен существительных.

Куда бы ни отступил черный ферзь, ладья в углу погибла; Кр d4 и король догоняет черную пешку; Две черные фигуры принесли себя в жертву; Белопольный слон белых никак не мог со своего первоначального поля fl добраться до a8; Жертва ладьи отвлекала коня и позволила перекрыть важный пункт.

Семантика слов данного класса обусловливает колебание грамматического показателя неодушевленности ( совпадения форм винительного и именительного или винительного и родительного падежей).