Фольклор хантов

Многообразие фольклорных форм угорских народов обусловлено тем, что до 30-ых годов нашего столетия у них не было письменности, и история народа, его прошлое передавались в веках, из поколения в поколение, в устной форме.

Ханты формально христианизированы в 17-18 веках. Незнание остяками русского языка, их невежество и вытекающая отсюда полная неосведомленность в деле выяснения основ христианской религии, в связи с невозможностью частого посещения церкви, в следствии её отдаленности, - все это является причиной того, что христианская религия для хантов совершенно мертва. Крещенный хант выполняет христианские обряды по принуждению и бессознательно. Совсем иначе он относится к своим языческим обрядам. Здесь он участвует сердцем, понимает и поэтому выполняет их в точности. Свои языческие верования он унаследовал от предков, и, как всякие традиции, они вошли в его плоть и кровь.

Ханты признают существование верховного всемогущего существа - Нум-Торума. Хоть представление о нем туманно и неопределенно, о нем написано много сказок, легенд и мифов:

"Не было ни земли, ни воды, был только один Нум-Торум. Был у Торума дом в воздухе; на расстоянии трех аршин от дверей лежала доска, и только по этой доске ходил Торум, когда он выходил из дома. И ел и пил он только мед и сур"….

Из легенды о сотворении мира

Кроме этого бога, ханты почитают камни, отдельные деревья и другие природные объекты, служащие для них предметом поклонения в своем естественном виде:

"Есть на речке Мохтик Вэнт-Пай – большой камень дарующий охоту удачную и ходят к нему с дарами охотники с Агана и Ватьегана. Мимо пройдешь – обидится Вэнт-Пай, зверь уйдет, птица улетит, и гимга пуста будет".

Из легенды о Вэнт-Пае

Некоторой степенью богопочитания пользуется у хантов медведь, который по их мнению, является представителем справедливости на земле:

"Свергнутый с небес за гордость, сын Торума упал на землю между двумя деревьями и в токовом положении лежал долгое время, так что даже оброс мохом. Тогда он обратился к Богу с мольбой, чтобы он его освободил и даровал ему вольную жизнь, не отнимаю в то же время его высокого происхождения. Бог сказал ему: "Дарую тебе жизнь, - будь медведем!"…

Из легенды о происхождении медведя

В основе большинства сказок хантов лежат языческие религиозные мировоззрения, что объединяет литературу и религию этого народа:

"Идет дровосек в лес и с опаской поглядывает на страшного зверя. А летучий зверь-налим кружится над лыжником и думает: "А что будет, если я этого лыжника съем?".С этим коварным замыслом он с налета хватает и проглатывает ханты-дровосека, как речная чайка рыбешку. Съев его, Летучий зверь-налим дальше полетел."

Из сказки "Злодейства не проходят бесследно"

Другая часть сказок представлена описанием быта народа, его жизни в таежных лесах, что дает нам возможность оценить не только религиозные основы, но и получить ценные сведения об укладе жизни древнего народа:

"Зимой в узкое окно вставляли тонкую плитку из речного льда, который еле пропускал свет, а летом жили при открытом окне и во время комарья затягивали его оленьей шкурой. И мальчик большую часть времени проводил на улице: играл с собачкой, катался с крутого берега реки на нарточке."

Из сказки "Хилы и Менги"

В мифах отражено деление вселенной на главные космические зоны – небо, землю и подземный мир – либо горизонтальное членение, по которому на юге находится животворная теплая страна, а на севере – животворный нижний мир:

"Бумага эта поднялась вместе с сыном Нума кверху, и он пришел к дедушке. Тот его спросил: "Ты пришел ко мне?" - "Да, я пришел". "Как поживаешь?" - "Ничего, живу". Дедушка спросил его: "Что у тебя есть там, внизу, кроме домика, широко ли там или узко?" И он ответил ему: "Ничего не знаю, широко или узко". – "А есть ли вода или земля? – "Ничего не знаю; вниз смотрю: везде широко, не видно ни земли ни воды". Тогда дедушка дал ему в руку земли и ту бумажку, с которой он поднялся кверху, и спустил его обратно в домик к Нум-Торуму, сказав ему на прощанье: "Когда ты спустишься домой, то сбрось с преддверной доски землю вниз".

Из мифа "Сын Нум-Торума"

Тесно связаны с объектами живой природы и загадки коренных жителей:

С юга привезенная бабочка наполнена двумя разными винами "Яйцо утки".

Посреди болота женщина в красном платке сидит "Морошка".

Легкий наездник вершины дерева "Белка".

Дерево с тремя ребрами и множеством насечек "Осетр".

Философию, мировоззрение хантов о создании мира, его развитии, жизни растений и животных раскрывают многочисленные легенды, таящие в себе удивительные факты и красоту северной таежной природы:

…"- Мне – черный! – крикнул крепкокрылый горбоносый турпан.

- Мне – серый! – загоготал гусь.

- Мне – все цвета радуги! – закряхтел широконосый соксун."

Хантыйские легенды

Остров семи медведей

В далекие времена это было. Жил в Шум-югане один старик. Звали его – Порака. Было у него семь дочерей. Слава об их необыкновенной красоте шла далеко по Оби. Сам Месяц небесный хотел им понравиться и изо всех сил надувал свои медные щеки, чтобы ночью девушкам было посветлее. Само Солнце сияло на небе, словно пожар, чтобы днем им было тепло. А быстрый Ветер так и посвистывал над сором, чтобы привлечь внимание красавиц.

И вот однажды Месяц, Солнце и Ветер посватались к девушкам. Но Порака не согласился ни одну из них отдать им в жены. Тогда они рассердились на упрямого старика и решили ему отомстить.

Как-то семеро сестриц отправились в лес нарезать бересты. Нагрузили полную лодку и стали грести в сторону дома. Тут-то Ветер их и подстерег. Налетел с неба, как ястреб, и давай раскачивать лодку. Солнце стало ему помогать – взяло и скрылось за тучами. До самой ночи боролись девушки с Ветром. Уже совсем почти до берега добрались, где их поджидал отец, а здесь Месяц возьми и спрячься за облаками. Ничего не видя, девушки снова на стремнину выгребли. Лодка их перевернулась, и черная путина поглотила красавиц.

Метался по берегу Порака, слыша крики дочерей, но не смог им помочь, - ведь он тоже ничего не мог разглядеть в кромешной мгле!

Когда на следующий день встала над Шум-юганом разноцветная радуга, старик поклялся:

- Ты, мать-природа, не пожалела моих дочерей, прекрасных, как разноцветные полосы радуги! Я тоже не пожалею тебя! Вот мой острый охотничий нож – сёхар. Сейчас я поеду на остров и убью семь самых сильных озверелых медведей! Не успокоюсь, пока не принесу их в жертву моему горю! Только тогда Верховный бог Нум Турам ослабит узлы аркана, стиснувшие мое сердце! Только тогда Мултаха-Ики "Главный дух дома" снимет с моих плеч тяжелый камень!

Старик сел в лодку, причалили к острову и крикнул:

- А ну, медведи, выходите!

И эхо семь раз прокатилось по глухим окрестным лесам.

Затрещали вскоре кусты, содрогнулась земля от поступи мощных лап, и из чащобы один за другим вышли семь огромных медведей.

И так велико было горе старика, что он уложил их своим ножом-сёхаром одного за другим – каждого с первого удара!

- Злые и добрые духи! – крикнул старик. – Слышите меня? Я сдержал свою клятву!

И тут Порака, обессиленный, рухнул на землю в своей одежде из оленьей замши среди семи поверженных медведей и испустил свое последнее дыхание.

С тех пор этот остров называется островом Семи Медведей.

Почему лебеди белые

Давно это было. На земле только-только первые четвероногие звери и двукрылые птицы появились…Собрал в один из весенних дней Вой Турам – Дух Лесных Зверей и Птиц – своих подопечных всех вместе и говорит:

- Хочу каждому из вас отдельный цвет дать. И вам веселей будет, и мне приятней вами любоваться. Ну, говорите, кому какой цвет нужен!

- Мне – черный! – крикнул крепкокрылый горбоносый турпан.

- Мне – серый! – загоготал гусь.

- Мне – все цвета радуги! – закряхтел широконосый соксун.

Крики так и неслись со всех сторон. Волшебный Вой Турам тут же исполнял желание птиц, они на глазах преображались и, радостные, улетали прочь.

Остались только лебедь с лебедихой, имевшие тогда невзрачный бурый цвет.

- Ну, а вы какой хотите? – спросил Вой Турам. – Всех я уже осчастливил, - а вы-то чего молчите?

- Думаем! – дружно ответили лебеди.- Думаем.

- Ну и как – надумали?

- Надумали, Вой Турам. Мы хотим стать белыми!

- Хм…Интересно. Это почему же?

- Потому что мы любим друг друга, не можем жить один без другого. И хотим, чтобы наша любовь была чистая-чистая! Как только что выпавший снег….

- Хм…Ну коль и вправду не можете жить друг без друга, то и перекликайтесь меж собой всегда так: "Хо-танг? Хо-танг?", то есть "Где ты? Где ты?" - чтобы, значит, никогда не терять друг друга…

Махнул Вой Турам своей волшебной рукой, и лебеди тут же превратились в белоснежных красавцев.

С тех пор они и кричат всегда "хо-танг? хо-танг?", и любят друг друга до самой смерти, и жить друг без друга не могут…

Сюнянг Ёхан

…Давным-давно это было, когда земля на Севере частенько покачивалась, как лодка на волнах, а временами трясло ее, как больного человека. И чтобы помочь ей, Пал Турам – Высокое Небо – опустил на землю тяжелые камни, которые опоясали ее надежным каменным поясом – Уральскими горами. С тех пор потекло множество рек, и воды их изобиловали деликатесной рыбой: и важными осетрами, и нежной красавицей нельмой, и горбатым жирнобрюхим муксуном, и мускулистым чиром, и зубастой щукой, и прыткими сырками, и пыжьянами, а о скользком налиме и хищном ерше и говорить не приходится. Но среди всех стекавших рек выделялась своими несметными богатствами одна безымянная тогда река, на берегу которой мы сидим.

Рыбы могучей и щедрой Оби заходили в нее на нагул летом и находили спасение от замора холодной, суровой зимой.

Прознав о богатствах реки, люди тут же стали селиться на ее берегах, устанавливали свои чумы, покрытые паласами из бересты, или рубили из крепкой лиственницы добротные избушки. Счастливо зажили ханты: еду на пропитание всегда находили они в живых струях этой безымянной горной реки.

Но несметные дары реки учуял злой и жадный Вес – подводное чудовище, которое и поселилось в одной из самых глубоких и богатых рыбой нерестовых ям, где круглый год насыщало малой и большой живностью свою прожорливую пасть.

Но мало показалось ему тех даров, и ненасытный подводный Вес занялся людоедством: стал нападать на приезжающие к этой яме утлые колданки рыбаков.

Лишь только окажется рядом с ямой какое-нибудь судно, как злой подводный Вес молнией вылетал из воды сажени на две вверх, громко выкрикивал: "Масюнянг! – Я счастливый!" - размахивал своим могучим хвостом и, вмиг оказавшись рядом, перевертывал лодку или колданку, хватал людей своими цепкими, жесткими пальцами, покрытыми грубой кожей, подносил к своей прожорливой пасти и тут же проглатывал.

Не было покоя даже лютой зимой. Проедет ли человек на быстрой оленьей упряжке или проскользит на лыжах по замерзшей реке, злой Вес своей крепкой, словно панцирь, головой проламывал лед на расстоянии нескольких бросков аркана, выскакивал из воды, выкрикивал: "Масюнянг! – Я счастливый!" - хватал людей и оленей и тут же отправлял в свою широкую пасть. Слышался вокруг только хруст в его зубах – "мор-мор-мор"…

Приуныли рыбаки и охотники, трудно им стало жить, а злой людоед Вес все больше и больше разбойничал и беспощадно пожирал людей, которых становилось все меньше и меньше на берегах этой безымянной реки.

Собрались однажды седовласые старики вместе и стали думать-гадать, как избавиться от подводного чудища, и придумали. Собрали они с близлежащих мест десятка три колданок, крепко связали их с бортами и усадили туда человеческие чучела, напялив на них старые малицы и ягушки, а внутри установили остро отточенные железные копья. На каждой колданке поместили еще лиственничные луки-самострелы с тугими тетивами.

Подготовив такую грозную флотилию, люди стали дожидаться благоприятной погоды. И как только подул с Урала попутный каменный ветер, пустили люди караван колданок в направлении глубокой ямы, где обитало речное чудовище.

Когда оказался караван у этой ямы, выскочил из-под воды грозный Вес, захохотал во все горло и закричал: "Ма-сюнянг! – Я счастливый! Ох, и добычу послал мне Всевышний!"

Мощно размахнувшись упругим хвостом, ударил он по колданкам. В тот же миг самострелы с тугими тетивами выпустили десятки стрел с острыми железными наконечниками, которые вонзились в панцирное тело речного чудовища.

Почувствовав боль, жадный Вес заорал: "Ах, вы еще сопротивляетесь? Вы еще шевелитесь?! Сейчас я вмиг вас утихомирю!" - и стал долбить своими крепкими кулачищами колданки, хватать человеческие чучела и тут же отправлять в свою ненасытную пасть. Хруст и скрежет только и стояли над безымянной рекой.

Долго ли, коротко ли возился людоед с караванами колданок, но вскоре остались на воде только щепки, а жадное чудовище, досыта наевшись, еле-еле, тяжело постанывая, погрузилось в речную пучину. А вскоре вся вода над этим местом окрасилась в алый цвет, а затем семь дней и семь ночей из глубины шли пузыри и наконец исчезли. Это злой людоед Вес, вздохнув последний раз, скрылся навечно в глубокой пучине.

Выловили тогда ханты речное чудовище длинным неводом и, привязав его за семь воротов, выволокли медленно на берег, на эту самую поляну, где мы лежим, натаскали люди тогда сухих дров, обложили чудовище со всех сторон и подожгли. Семь недель, говорят, горел и чадил костер. На его месте осталась огромная куча золы, где после выросла вот эта ветвистая, вся искривленная, словно скорчившаяся от боли лиственница. Говорят, она с тех самых пор и стоит здесь.

Не стало речного чудовища Веса, и счастливо зажили ханты. А реку с тех пор стали называть Сюнянг Ёхан – Счастливая река, а селенье, где сгорел Вес – Сюнянг горт, что значит Счастливое селеньице….

Порах Нёл

Когда-то в давние времена жил еще на безымянном тогда мысу смелый охотник по имени Нятама. Быстрыми были его ноги, крепкими руки, - самого сильного лося мог заторопить он в снежную пору, одной стрелой мог сбить летящего гуся, а капканы на зверя ставил так хитро и ловко, что ни острожной лисе, ни разбойнице-росомахе не удавалось их обойти. Своим хулты пуном – ловушкой для рыб – Нятама не раз вылавливал из Оби больших осетров, а о прочей рыбе и говорить нечего – она сама так и шла к нему в сети.

Всего у Нятама было вдоволь: и запасов съестных, и мехов драгоценных. Одного не хватало удалому охотнику – счастья. Не было у него ни жены, ни невесты. Один он жил, бобылем. Тоска съедала его сердце.

И вот однажды сидел на мысу Нятама, печально глядел на бегущую мимо реку. И вдруг видит парус чьей-то бударки. "Чей это парус?" - подумал охотник.

Когда суденышко подошло к берегу, он увидел, что правит бударкой мужчина, а на корме сидит нарядно одетая молодая девушка.

Внезапно налетел сильный ветер и понес бударку на каменный перекат. Словно вставшие на дыбы медведи, вспенились волны, ударил гром, и клокочущий водоворот в одно мгновение поглотил лодку, только дно ее мелькнуло в ревущих бурунах.

Когда Нятама подбежал к воде, мужчины уже не было видно, а девушка, как-то вынырнув, еще цеплялась руками за борт перевернутой лодки. Охотник спустил свою высокую лиственничную колданку и поспешил ей на помощь.

- Кто ты? – спросил Нятама спасенную девушку.

- Я невеста того человека, который погиб, - ответила она и заплакала. – Он увез меня из селения Порават. Мы собирались с ним пожениться.

- Как твое имя?

- Тутья…

Нятамам взял ее, обессилевшую, на руки и понес в дом. Развел огонь, дал девушке сухую одежду, напоил горячим чаем, настоянным на брусничных и смородиновых листьях.

- Как ты красивая, Тутья, - сказал он. – Никогда прежде не видел я такой красоты!

Девушка и в самом деле была удивительно хороша…Нежнее первого весеннего цветка была ее кожа, ярче алой зари полыхал на щеках румянец.

На следующий день девушка заболела. Она бредила и стонала, металась в страшном жару. Словно малого ребенка выхаживал ее Нятама: отпаивал травяными отварами, давал ей медвежью желчь, готовил сытную пищу.

Когда Тутья поправилась, Нятама спросил:

- Скажи, Тутья, могла бы ты стать моей женой?

Нелегко было вдове-невесте ответить на этот вопрос. Долго думала она, не одну чашку чая выпил за это время в сильном волнении храбрый охотник. Наконец Тутья сказала:

- Спасибо тебе, Нятама, за это! Ты жизнь мне спас, - разве смею я тебе отказать? Но ведь я любила своего жениха…И не знаю, смогу ли полюбить тебя…Смогу ли принести тебе счастье….

- Но, может, со временем сердце твое сжалится надо мной?

- Разреши мне пойти на берег. Я буду стоять там семь дней и ночей, прощаясь с душой моего жениха. А потом…отвечу тебе согласием. Ты же…всю эту неделю не приближайся ко мне.

Тутья встала у самой воды и устремила свой взор в речную глубь.

Так она провела семь дней и ночей. Солнце и дождь сменяли друг друга, а Тутья стояла не шелохнувшись. Ветры несли на берег песок и мелкую гальку. Всю неделю не пила и не ела девушка, только дождевыми каплями, попадавшими ей на лицо, утоляла иногда жажду свою.

На седьмое утро, решив, что запрет уже кончился, охотник побежал на мыс…И увидел: девушку занесло песком – с правой стороны по самое ухо, с левой – до плеча. Принялся он ее откапывать, а она уже не дышит…

Так и осталась прекрасная Тутья верна своему жениху.

С тех пор и прозвали этот мыс Порах Нёл, что значит "Одноплечий".

И сейчас этот мыс красуется на одном из поворотов Оби.

Хантыйские сказки

Волшебный торсапыл

Жил шаман со своей шаманихой. Был у шамана волшебный торсапыл "музыкальный инструмент, сделанный из поющего дерева, с пятью струнами из лосиных жил". Шаман с женой работать не любили, а жили лучше всех своих родичей-хантов. Богатство и еду доставал им волшебный торсапыл.

Сядет поседевший шаман перед очагом, потрясет своими косичками и говорит жене:

- Клади-ка, жена, на колени мне пятиструнный торсапыл, сделанный из поющего дерева. По правую сторону положи топор для камлания, по левую сторону – сверкающий лезвием на солнце нож, а остроконечную пику поставь перед очагом под самый дымоход.

Жена тут же исполняет его приказание. Резво заиграет шаман на своем волшебном торсапыле и запоет гнусавым голосом:

- Тринь-тринь, лосиные жилы! Тринь-тринь, поющее дерево! Пусть годовалый бычок бедяка Хартаганова прилетит ко мне через мой широкий дымоход! Тринь-тринь! Жду я!

И неведомая сила хватает вдруг бычка, леко поднимает его, как пушинку, в воздух и несет выше деревьев прямо к юрте шамана и бросает бычка в дымоход. Падая в дымоход, бычок напарывается на пику. Довольный шаман топором приканчивает его, снимает острым ножом шкуру и начинает с женой варить да жарить нежное мясо.

Захочется вдруг шаману новую ягушку – шубу для жены завести. Сядет перед очагом, прикажет жене подать волшебный торсапыл, топор, нож, пику. Зиграет и запоет:

- Тринь-тринь, лосиные жилы! Тринь-тринь, поющее дерево! Пусть новая разузоренная ягушка молодой жены батрака Севли прилетит ко мне через мой дымоход! Тринь-тринь!...

И вот сшитая новая ягушка молодой жены Севли, подхваченная неведомой силой, быстрее громового ветра летит над лесом прямо к юрте шамана и падает через дымоход как на раз на острый конец пики.

Шаман, улыбаясь, берет новую разузоренную ягушку и наряжает в нее свою шаманиху. Чего бы ни захотели заиметь шаман и его жена, волшебный торсапыл все доставлял им без промедления. Совсем разорили они сородичей-хантов. Жирных оленей и красивую одежду, рыболовные сети и юркие лодки, добытую ценную пушнину и деликатесную рыбу – все отобрали у бедняков с помощью волшебного торсапыла. Шаман и шаманиха в округе самыми богатыми стали, а бедняки ханты разорились и не знают, куда делось их добро. Стали ниществовать и умирать с голоду.

Однажды бедняк Хартаганов собирал в лесу ягоды себе на пропитание. Вдруг он видел, как над дремучим лесом быстрее громового ветра пронеслась чья-то охотничья собака прямо к юрте шамана и упала в дымоход. Видно, шаман захотел завести новую оторочку из собачьего меха на подоле своей пышной малицы.

С тех пор в народе быстрее ураганного ветра пошел невероятный слух, что все их добро, оказывается, грабит ненасытный шаман. Ханты возненавидели его.

Узнал об этом всезнающий шаман и решил отомстить бедняку Хартаганову. Немедленно сел перед очагом и крикнул жене:

- Подай скорей мой волшебный торсапыл! Приготовь топор и нож! Крепче поставь пику под дымоход! Я накажу этого болтун Хартаганова, не умеющего держать язык за гнилыми зубами!

Заиграл он неистово и стал орать гнусаво:

- Тринь- тринь, лосиные жилы! Тринь-тринь, поющее дерево!пусть болтун бедняк Хартаганов прилетит в мой дымоход и напорется на остроконечную пику! Тринь-тринь! Жду я!

Бедняк Хартаганов в это время был во дворе и чинил последнюю оставшуюся сеть. Вдруг какая-то неведомая сила начала резко поднимать его вверх. Испугавшися Хартаганов ста хвататься за угол своей ветхой юрты, звать людей на помощь. Но невесть откуда взявшаяся и неподвластная ему сила оторвала его от родной земли и понесла над лесом быстрее громового ветра прямо к юрте шамана и бросила в дымоход.

Но бедняк Хартаганов был храбрый человек. Падая в очаг, он смело и ловко ухватился обеими руками за острый конец пики и перебросил себя через шамана на середину юрты.

Всесильный и жадный шаман впервые испугался, перестал играть и даже выронил торсапыл. Хартаганов сразу почувствовал себя раскованным и вмиг догадался, что торсапл не простой, а волшебный. Бедняк моментально схватил торсапыл и юркой белкой выскочил из юрты.

Шаман с шаманихой с ревом кинулись догонять его, стали умолять Хартаганова, чтобы он возвратил им волшебный торсапыл. Сулили ему всякое добро, которое хранилось в семи амбарах. О мный Хартаганов не послушался их и, прибавив скорости, прибежал с волшебным торсапылом к своим сородичам – беднякам-хантам. И решили озлобленные ханты навеки избавиться от жадного шамана. Старик Пурысь-Ики взял волшебный торсапыл, искусно заиграл и громко запел:

- Трин-тринь, лосиные жилы! Тринь-тринь, поющее дерево! Пусть шаман, приносяи людям зло, навеки исчезнет из нашей тайги, пусть наше добро, отобранное им, вернется обратно к нам! Тринь-тринь-тринь!

Не успел седовласый старик Пурысь-Ики закончит свою песню, как юрта шамана вместе с хозяином и хозяйкой оторвалась от земли и понеслась над тайгой быстрее громового ветра в далекую полночную сторону.

Разошлись довольные бедняки по своим убогим юртам и видят: все их добро, нажитое нелегким трудом, находится на месте. Обрадовались ханты, устроили по этому счастливому случаю большой праздник и стали жить счастливо.

И до сих пор никто о шамане не жалеет, ведь он вместо добра приносил людям зло. И всем живущим на земле не надо об этом забывать.

Злодейства не проходят бесследно

Давным-давно это было. Древние старики нашим прадедам рассказывали, что с тех времен прошло много десятков тысяч веков. Тогда только-только образовалась земля, и появились звери и птицы на белом свете. Это, говорят старики, было еще тогда, когда звери человеческий язык понимали, а таежный хозяин – медведь – в родстве у хантов был и в племени Сяпаръёх гостем желанным являлся.

В те стародавние времена был среди летучих зверей и птиц Летучий зверь-налим, очень большой и страшный зверь. Этот Летучий зверь-налим в те времена носился по небу, как быстрокрылая птица. Если садился на море, плавал, как морское животное. Садился на сушу – ходил, как зверь лесной.

Однажды Летучий зверь-налим с высокого неба увидел: по обширной и ровной болотистой тундре едет кто-то на пяти запряженных оленях. Это был низовой ненец "т.е. живущий в Нижнем Приобье". Нарта его новая, видать, сделана из чистой и прочной, как кремень, лиственницы. Ненец держал в руках семисаженный хорей с наконечником, из бивня мамонта.

Летучий зверь-налим думает: "А что, если я съем этого ездока?" Придя к этой мысли, он с налету схватил ездока с оленями и нартой, и все они вмиг оказались в его огромном, ненасытном желудке. Досыта наевшись, он расположился спать.

Трое суток спал. Затем поднялся и полетел по скалистым горам и широким долинам, по богатым рыбой рекам и озерам.

Долго ли, коротко ли так он летал, однажды, при восходе солнца, на опушке леса увидел идущего лыжника. Стал внимательно всматриваться в него. Оказывается, это был ханты-дровосек. За поясом у него топор висел. На солнце поблескивали рукавицы, вязанные из ниток чистого серебра. Лыжи сделаны из годовалой березы, а подошвы обтянуты прочной тюленьей шкурой.

Идет дровосек в лес и с опаской поглядывает на страшного зверя. А летучий зверь-налим кружится над лыжником и думает: "А что будет, если я этого лыжника съем?".

С этим коварным замыслом он с налета хватает и проглатывает ханты-дровосека, как речная чайка рыбешку. Съев его, Летучий зверь-налим дальше полетел.

Долго ли, коротко ли он летал и вот однажды, кружась над большим городом, взглянул вниз. Видит – на окраине города кто-то идет. Летучий зверь-налим стал всматриваться. Это оказался старейший шаман с большим кожаным бубном.

Летучий зверь-налим парит над шаманом и думает сожрать и его. С этим злым замыслом налетает он на шамана и проглатывает его, как морская чайка рыбешку. Расправившись с шаманом, Летучий зверь-налим полетел дальше.

Злодейство Летучего зверя-налима городской народ, конечно, видел. Люди, недолго подумав, с поклоном и жалобой обратились к семи старцам семи городов и попросили избавить народ от всеядного хищника.И вот собрались семь старцев семи городов. Судили да рядили про все зверства Летучего зверя-налима, отметили это на небольших дощечках и решили обратиться с просьбой к Солнцу дня и Солнцу Ночи, чтобы предали суду этого прожорливого людоеда.

И вот семь старцев семи городов собрались вместе и семь дней молили и просили Солнце Дня наказать кровожадного злодея – Летучего зверя –налима. Они семь дней подряд приносили в дар Солнцу Дня семь жертв и ставили семь столов с разными кушаньями. Старцы также семь ночей подряд молили и просили Солнце Ночи наказать жестокого Летучего зверя-налима. Семь старцев семи городов семь ночей подряд совершали Солнцу Ночи семь жертвоприношений и ставили семь столов с разными кушаньями и сладкими напитками.

Разыскали Летучего зверя-налима и представили на суд. На одной стороне Летучего зверя-налима стояла вооруженная стража Солнца Дня, на другой стороне – воины Солнца Ночи.

Солнце Дня рассмотрело жалобу семи старцев семи городов, отмеченную на дощечках, и сказало:

- Здесь доказываются все злодейские преступления Летучего зверя-налима. Первое – это нападение на ненца-ездока, которого он проглотил вместе с оленями. Второе преступление – это нападение на дровосека-ханты, которого он сожрал с налета. Третье – нападение на шамана-старца, которого он тоже сожрал. Кто может быть свидетелем этих злодеяний?

Солнце Ночи, тоже выслушав жалобу семи старцев семи городов, сказало:

- Я могу быть свидетелем по этому делу. Злодейство Летучего зверя-налима мне известно. Я знаю, как Летучий зверь-налим напал на ненца-ездока и сожрал его вместе с оленями. В другой раз утром, с восходом солнца, с хантыйских юрт шел на лыжах ханты-дровосек в лес. Летучий зверь-налим напал на него и проглотил. Много ли, мало ли времени прошло, и однажды, в момент заката солнца, летая над большим городом, Летучий зверь-налим напал на шамана-старца и сожрал его. Все это происходило на моих глазах. Эти преступления надо здесь рассмотреть и вынести приговор злодею налиму. Если эти злодейства коварного зверя оставим безнаказанно, то он со временем все живое на земле уничтожит. Надо его крепко наказать.

- Правильно, - говорит Солнце Дня. – Этого нельзя прощать. Я придумал ему такое наказание: превратить его в маленькую и слабую рыбешку – в налима. За то, что он губил людей, пусть для них станет рыбой. Они будут им питаться. Да будет так.

Солнце Дня и Солнце Ночи приказали своей страже:

- Отрубите крылья у Летучего зверя-налима и вырвите семь перьев с хвоста. Затем пустите его в Обскую губу, в ледяную воду. Пусть там будет размножаться и плавать по большим рекам да маленьким речушкам и протокам. Люди его будут ловить неводами и сетями, гимками да крючками.

По сему приказу грозного и опасного Летучего зверя-налима превратили в маленькую рыбу.

Так и доныне эту рыбу, теперь уже не страшную, ловят люди и едят ее и вареной, и жареной, и копченой.

Шаман и зайцы

Было это давным-давно. Деды и отцы наши и их родители не помнят это время.

Однажды в тайге заболели все звери какой-то непонятной и неизвестной болезнью. Всюду умирали звери: в высоких горах, в густых лесах, в таежных болотах и в рыбных озерах. Приуныли чуткие звери. Что им оставалось делать?

Собрались они на большой совет и стали думать, что предпринять. Много разных советов, как снежинки во время пурги, сыпалось с разных сторон, но все они или отвергались, как невыполнимые, или смеялись над ними, как над глупостью. И все же пришли к одному решению.

Отправили звери быстроногих зайцев к шаману великому, что жил на берегу далекого Куновата на самом священном месте.

Пришли уставшие зайцы гурьбой к нему и слезно просят:

- Избавь нас, великий шаман, посредник духов, от черных и злых сил. Кто-то нам наслал неизлечимую болезнь. Все звери без конца болеют. Скоро в лесу никого не останется. Всех нас ждет неминуемая смерть. Ты один, великий и всесильный владыка, сможешь злых духов задобрить.

Шаман долго думал над просьбой зайцев и наконец согласился. И пошла радостная молва по всей тайге: согласился всесильный шаман избавить зверей от черной смерти.

Собрались звери в одном месте, быстро соорудили нужных размеров чум шаману для камлания. И вот началось камлание.

Всю ночь шаманил посредник духов, долго бился с черными силами. Слышно было, как он кричал, прыгал, скрежетал зубами и трясся.

Но, видимо, не хотели прислушаться к нему разгневанные духи. Шаман уже весь вспотел, летним туманом поднимался пар с его раскрасневшегося лица.

Заждавшиеся зайцы долго смотрели, как камлает шаман, да и засмеялись. Тогда ударил их шаман палочкой по ушам, и с тех пор кончики ушей у всех зайцев почернели.

А духи все же вняли мольбы великого шамана. С тех пор звери перестали болеть в приобской тайге, если только не принесет им зло сам человек.

Заяц и медведь

На одном из островов-пугоров в приобской тайге жил-поживал серый заяц. Жил он безбедно, но однажды с верховьев Оби в низовье хлынула Большая вода и затопила все кустарники и травы в поймах – лишь кое-где оставались островки осоки.

А какая жизнь без еды? Крепился-крепился заяц, и когда совсем отощал – отправился на осоку. Изголодавшись, ел он осоку и до крови нарезал себе язык и губы. Больно было зайцу – кровь заливала рот. Пробовал он вылечить, но ничего не помогло.

Злой на всех, побрел он по тропинке, а тут навстречу – медведь.

- Что с тобой, шовар? – спросил медведь.

- Что, что, - перездразнил заяц. – Ты бы, апсие "ласкательное слово медведя", такое поел – и с тобой то же самое было бы. Чем попусту языком молоть – помог бы…

- Нет! Сам виноват – сам и расхлебывай, - сказал медведь.

А боль у зайца все сильнее и сильнее. Язык разбух. Думал, думал косоглазый, что делать, и вновь вышел на медвежью тропу. А тут и сам медведь подоспел.

- Вуся, Утан Ултат "живущий в лесу"! – вежливо сказал заяц.- Помоги мне – дай кусочек жиру!

- Снова пришел? Прочь уходи! – сердито сказал медведь.

- А это не я был!

- А что с тобой? – спросил медведь.

- Ты бы такое поел – и с тобой то же самое было бы, – не вытерпел заяц. – Помоги!

- Нет! Сам виноват – сам и лечись! – сказал медведь и ушел.

Совсем приуныл заяц. Повесил голову, как осенняя трава, уши – будто стебельки трав под снегом. Что делать? Пробовал он лечить так и эдак – не помогает, все хуже и хуже. Язык уже совсем во рту не умещается. И решил он снова пойти к медведю.

Подвязался он и вышел на медвежью тропу. Увидел медведя – спрятался в кустах и стал хвалить-нахваливать медведя. А медведь слышит, что кто-то его хвалит, а не видит кто. Пошел он на голос, видит – заяц.

- Вуся ула, сот хоятпи ляль "зверь имеющий силу ста лучников-воинов"! – сказал заяц. – Вуся ула!

- Опять ты?! – рявкнул медведь. – Снова пришел?!

- Может, кто-то другой был. О, я в первый раз!..

- А что ты, шовар, еле языком ворочаешь?

- О, сот хоятпи ляль! Пока хвалил Вас, Вашу силу, Ваш ум, язык мой до крови истерся…

Медведю это понравилось, подобрел медведь – отрезал он кусок жирного сала и дал зайцу. Вылечился заяц – длинными прыжками помчался, вытягиваясь в нитку…..

Хилы и Менги

Жил мальчик по имени Хилы с бабушкой в дремучем лесу на берегу таежной речушки. От родителей им осталась в наследство только одна бревенчатая избушка. В дневное время в ратхаре "место для костра" постоянно горел костер, который заполнял жилище едким дымом, и у них постоянно слезились глаза. В закопченном доме было темно и неуютно. Зимой в узкое окно вставляли тонкую плитку из речного льда, который еле пропускал след, а летом жили при открытом окне и во время комарья затягивали его оленьей шкурой. И мальчик большую часть времени проводил на улице: играл с собачкой, катался с крутого берега реки на нарточке.

Проходили дни. Хилы необычно быстро рос и набирался сил. Он смастерил себе лук и стрелы и начал ходить на охоту. В ближайшем лесу ловил куропаток, а в многочисленных озерах добывал уток.

- Ты, внучек, вверх по течению реки не ходи. Старайся вниз ходить, там и промыслы побогаче, и безопасней, - ласково предупредила однажды бабушка. – Я скоро состарюсь, ты будешь мне помогать, найду тебе невесту, а я буду дома сидеть и нянчить твоих детей.

Но слова бабушки возымели обратное действие. Задумал внук на запретные места сходить и тайны бабушки разгадать. Приготовил вдоволь еды для бабушки, дров в достатке нарубил и, не предупредив бабушку, отправился вдоль берега к верховью речки.

Долго ли, коротко ли шел – к большому жилищу из отборных лиственниц пришел. Вокруг дома валялись человеческие кости. Здесь жил Менг – лесной людоед. Хилы хотел было повернуть обратно, но, переборов страх, зашел в дом, поздоровался.

- Здравствуй, внучек. Долго я тебя ждала, - сказала жена Менга. – Совсем стара стала. Некому воды натаскать, дров наколоть. Вот ты и будешь помощником, а теперь я спрячу тебя.

Под вечер с охоты пришел одноголовый косматый Менг.

- Человеческим духом вроде пахнет, - прохрипел людоед.- Кто же это по своей воле к нам пришел? Давай его сюда, давно не отведывал человеческого мяса. Да и проголодался.

- Ты же видишь, что я стара стала, - перебила его жена. – Мне помощник нужен. Хоть ты и съешь мальчика – но разве им насытишься?

Менг согласился с мнением жены.

Утром, досыта наевшись, одноголовый Менг просит свою жену, чтобы отпустила мальчика на охоту. Жена разрешила. Взяв мальчика, одноголовый Менг направился в тайгу. Долго ли коротко ли шли и двухголового Менга встретили.

- Куда это вы вдвоем направились? – спросил двухголовый Менг.

- На промысел белки и соболя пошли, - ответил одноголовый.

- Возьмите меня с собой – втроем пойдем.

Шли, шли и наткнулись на трехголового Менга. И дальше вчетвером путь продолжали. Забрались в самую глубь тайги и там остановились. Густых кедровых лап настелили на снегу, большой костер разожгли, еду приготовили, поели и спать легли.

Утром Менги отправились на охоту. Хилы остался на стоянке, чтобы еду готовить и огонь поддерживать. Только ушли Менги, костер начал потухать.

"Наверное, кто-то из Менгов волшебством обладает", - предположил мальчик. Что только не делал Хилы с костром – ничего не помогало. Время к вечеру стало клониться.

"Скоро Менги придут, а у меня даже воды нет", - подумал он.

Вдруг Хилы услышал шум в редких ветвях лиственницы. Взглянул он на верхушку дерева и увидел там соболя. Натянул свой лук, выстрелил, и соболь упал к его ногам. Оглянулся Хилы, а костер сам разгорелся, снег в большом котле растаял.

"Значит, соболь волшебный", - подумал мальчик.

В это время откуда-то появился одноголовый Менг, снял с костра котел с водой и, выпив, сказал:

- Утолил я жажду, воды мне хватило. Ты с каждым днем все сильнее становишься. Сейчас ты чуть-чуть слабее взрослого человека.

Вскоре подошли двухголовый и трехголовый Менги. Вокруг пояса они в два-три ряда соболиными шкурами обвешаны. Хилы сварил ужин. В четыре деревянные плошки поровну еду разложил.

- Кто последний закончит есть, - твердо предупредил трехголовый, - того мы и съедим.

Начали кушать. Пока Менги рассказывали друг другу охотничьи истории и приключения, Хилы незаметно разбросал куски по плошкам Менгов и сказал: "Моя чашка пуста".

Так продолжалось еще два дня подряд, а на четвертый собрались Менги домой.

Вытащил Хилы тут три соболиные шкуры из-за пазухи и положил их в общую кучу.

- Ох, внучек, ты совсем сильным стал, даже соболей сам добыл, и с удивлением и испугом сказал трехголовый. – Я думаю, что ты сейчас сможешь одолеть и взрослого человека.

Раскидали всю добычу поровну, надели лыжи, обитые лосиным камусом, и тронулись в обратный путь.

Дошли до того места, где трехголового встретили, остановились.

- Я здесь останусь, - сказал трехголовый. – Пусть в подарок возьмет мою долю Хилы.

Дальше по пути так же сделали двухголовый и одноголовый. Взвалили всю ношу на Хилы. С каждым шагом тяжелела ноша, вот и лыжи стали прилипать к снегу. Ноги Хилы уже не смог поднять.

Вспомнил он тут присказку бабушки:

Если жалкую просьбу мою

Сможешь услышать, Казым Най –

Священная кошка народа ханты, -

То повернись ко мне.

Навостри на меня глаза, пылающие огнём.

И пусть моя ноша

Станет легче хвоинки,

Станет легче оленьей шерстинки.

Только он это мысленно произнес, как, словно по мановению волшебной палочки, к нему вернулись силы. Три раза ноша тяжелела, и три раза бабушкина присказка выручала. Наконец он добрался до своей избушки, залез вначале на крышу и заглянул через дымоход вовнутрь. В костре остался только один тлеющий уголек. Хилы набрал в горсть снега, бросил вниз и потушил последний огонек.

- Кто же это мне последнюю надежду потушил? Это же мой милый внучек был. Пока уголек горел, я знала, что он жив…

И горько-горько заплакала она. Внук вошел в дом, вывел бабушку, уже совсем состарившуюся, на улицу, посадил ее на колени, произнес при этом такие слова:

- Волшебный дух соболя, волшебный дух Казым-Най, помоги мне, осчастливь мою бабушку.

И в тот же миг бабушка превратилась в красивую женщину.

Тут внучек сказал ей:

- Ты меня не пускала в верховье речки отправиться. Я вот сходил и сколько богатств принес. Меня Менги одарили так, что еле-еле подаренное добро донес.

- Я же тебе не рассказывала, - ответила бабушка, - что твои родители от Менгов погибли. Поэтому я тебя и не пускала. И тебя бы та же участь постигла, если бы ты не оказался сильнее их.

Хилы с помолодевшей бабушкой стал дальше жить и добра наживать. А Менги забыли после этого дорогу к людям.

Осётр

Стоял тихий солнечный день. Поверхность воды на Оби словно лоснилась жиром.

Вдруг на середине реки что-то зажурчало, словно тысячи волн во время шторма ударились о высокий крутой берег.

Это, оказывается, огромный осетр, подобно большому острову, поросшему лиственницей, всплыл наверх.

От его всплытия поднялись высокие волны, которые, переливаясь и пенясь, понеслись по реке от одного мыса к другому. Такие большие волны поднял осетр.

Вздыбившиеся волны, ударившись о берег реки, моментально смыли стоявшие у воды большие лодки и маленькие колданки. По берегам Оби словно промчался сильный шквал, крушащий все на своем пути.

- Ха-ха-ха! – засмеялся, хвастаясь своей силой, осетр. – Я на Оби самый сильный. Платины моей стальной кольчуги самые крепкие. Если к ним прикоснется человеческая рука – вмиг рассекут надвое. А если попадется бревно, то и его моментально надвое распилят. Встретится лодка человека – я ее своей стальной головой в щепки раздолблю и осколки на расстояние семи поворотов реки, семи мысов закину.

- Кто на берегах реки может быть сильнее меня? – хвастаясь, спросил осетр.

Земля притихла, словно затаила свое дыхание.

Живущие в лесу четвероногие звери, обитающие в лесу двукрылые птицы, услышав такую угрозу, вздрогнули, попрятались и затаили дыхание.

- Ха-ха-ха! – опять похвастался осетр. – Я так и знал. Я – самый сильный. Я – непобедимый!

И осетру пришла в голову мысль: размахнусь-ка я еще раз своим могучим хвостом, ударю-ка я по воде еще раз, переверну мутные и глубокие воды реки.

Он хотел волнами, которые вздыбит своим мощным хвостом, смыть зверей, попрятавшихся в прибрежных лесах, и закинуть их в обскую пучину.

В это время со стороны обской кручи тихо-тихо проговорила маленькая елочка, которая еле-еле показала свою колючую головку из-под мягкого и влажного мха:

- Я сильнее тебя.

- Кто это там еле мямлит? Почему я не вижу тебя? Где ты?

Могучий осетр повыше приподнял свою большую голову над поверхностью воды.

- Я, я, маленькая елочка. Я сильнее тебя, хвастливый осетр.

Оскорбленный осетр не на шутку рассердился. И пришла ему мысль наказать эту глупую елочку, смыть ее волнами и закинуть до устья реки, где та впадает в ледяное море.

Самонадеянный осетр собрал свои силы и намеревался мощным ударом хвоста гребануть воды Оби и прикончить смельчака на берегу. Он так и сделал. Размахнулся могучим хвостом и рванулся в речные глубины.

Так, рассекая плотные струи воды, мчался осетр, оставляя за собой длинные жгуты.

Вскоре осетр слышит: - вроде бы он стал легким. Оглянулся: стальные его доспехи, которые веками служили ему верой и правдой, словно кто-то снял с него, и они погрузились в мутные глубины Оби.

Опять рванул воду своим хвостом осетр – но нет уже прежней силы, нет уже тех волн, которые все крушили на своем пути.

Вновь всплыл на поверхность воды осетр и огляделся, - оказывается, он стал величиной с маленький обрубок бревна.

Стыдно стало некогда могучему и всесильному осетру, и он с досады побыстрее погрузился в реку, подальше от глаз зверей, птиц и людей.

Плывя под водой, вдруг почувствовал, что запутался. Это он попал в сеть, сплетенную человеком из жил дерева, из грубых нитей ели. Стал рваться и метаться осетр, но еще сильнее запутался. И, обессилев, заплакал.

А в это время со стороны обской кручи донеслись слабые слова маленькой ели:

- Никогда своей силой не хвастайся, никогда своей мощью не бахвалься.

Когда куропатки смеяться стали

Недалеко от зимовья куропатки кормились. А в зимовье веселые люди жили: охотник с женой, их старые родители, ребятишки.

И все-то у людей было ладно да складно. Песни да радость в избе. Шутки да смех около дома. В тальниках слыхать дружные голоса!

А куропатки поедят и нахохлятся – скучают! Завидуют птицы:

- Счастливые ханты! Котел не всякий день полон. А чему-то все рады. Чему?

Один раз возвращались ребятишки с болота. Осень была. Снег не выпал, но дул холодный, пронзительный ветер. Насквозь куропаток пробирало, хотя они уже в зимних шубках сидели. Видят – дети домой бегут, смеются.

Окликнули птахи мальчишек и девочек:

- Где веселье нашли?

- На болоте, - посмеиваются ребята. Кузова заплечные друг у друга пооткрывали. – Смотрите, сколько радости нашей матери несем и обеим бабушкам.

- У самих пальцы, как клюква, и носы от стужи, как клюквины, сизо-красные, - бормочут куропатки. – Чем сердце тешат? Не понимаем…

В другой раз дело зимой было. Глядят куропатки – хозяйка тащит по глубокому снегу на грузовой нарте обломки сухар. Толстые бревешки! Высохли стволы на корню, а все равно тяжелые.

- Трудно? – птицы у женщины спрашивают.

- Слов нет, нелегко, - отвечает мать.

- А почему улыбаешься? – допытываются куропатки.

- А я дрова притащу, чувал вытоплю. Семья согреется. Еда сварится. Всех накормлю. Одежду, обувку для всех просушу, погрею. Семейство оденется, пойдет работать. Кто на промысел, кто у дома, кто в амбаре. Все за дела примутся, как не радоваться.

- У-у-у, - бормочет стая. – В заботах разве веселье есть? Не понимаем…

И опять нахохлились.

Скучают, покуда голод их шевелиться не заставит. И все мечтают, как у людей веселье перенять.

Под весну охотник с дальнего промысла пушнину нес. Спина под грузом дичи согнулась. В нарточке лосиное мясо грудой. Сам улыбается и на солнце щурится радостно.

- Еле лыжи двигаешь, а веселый, - дивятся куропатки.

- Удачно поохотился, - отвечает мужчина. – Семья сыта будет. Старики довольны останутся. Похвалят: сын – кормилец.

- Не понять, - переговариваются куропатки. – Ему приятно свою еду отдавать другим.

И опять сидят - скучают.

Много ли, мало ли минуло, люди из зимовья в гости к деревенской родне уехали. Оставили домовничать деда с бабой.

И снова в тальнике смех доносится да беседа ласковая.

- Ладно, - говорит самая старая куропатка, - попробуем старика обмануть. Если удастся его провести, обязательно засмеемся.

Закружилась стая над зимовьем. В оконца стучат клювами, в двери мохнатыми лапками царапают.

- Дед, - велит бабушка, - лови куропаток! Им в таловой роще тесно, на избу сели.

Вышел дед, начал кругом избы пленки – петли волосяные ставить. Настораживает, навешивает силки над тропинками, которые куропатки натоптали. На пальцы дышит – зябнут!

Студено!

Белые куропаточки, милые головки бочком, на старика хитро поглядывают.

- Дедушка, зачем в такой мороз по нашим следам ходишь? Сидел бы у чувала, грелся.

- Я пленки-ловушки вынес, - отвечает охотник. – Ловить вас буду. А поймаю, тогда у огонька вдосталь посижу.

Переглянулись птицы и поучают старика:

- Что нас ловить петлями-силками? Выгони старуху. А в избе-то помой да прибери. Мы беленькие, молоденькие, сами прилетим.

Дед поскорей силки кинул и домой.

Заходит в избу – так-то всюду показалось ему нечисто, неубрано. Закричал он на хозяйку:

- Перетаскивай свое добро в амбар. Там жить будешь. Вон собак сколько! Обогреют.

Старуха заплакала. Не уходит. Сроду ей дед громкого слова не говаривал, а теперь гонит. А старик еще пуще сердится.

- В избе прибирать не стану. Ишь, три хозяйки, закоптили, запоганили! Ступай вон!

Обиделась старуха. Но видит, деда не переспорить. Кабы все дома были, другое дело.

- Ну, ладно! – говорит старуха. – Пойду…

Кликнула бабушка собак в амбарчик. Навесила там полог из шкур, настелила шкурок, и с собачками ей тепло.

А старик воды нагрел – и ну скоблить стены да потолок, нары да полки. В окошко тонкую льдинку вставил. Пол пихтовником застелил. А чувал белой глиной выбелил. То-то светло в дому, то-то свежо – как в новом. Дед и себя прибрал. Праздничную малицу надел с разноцветными узорами из ярких суконных полосок. Оленьи сапожки, выше колен, натянул. Обувка тоже изузорена мехом, и бисером. Ой, пригляден старик! Не зря говорят, наряди пенек, и то паренек.

Растворил дед избу, запел, хотя и утомился с приборкой:

- Куропаточки беленькие, молоденькие! Пожалуйте к моему очагу, беленому и топленому. Будьте хозяюшками!

Ждал-подождал, не слыхать крылатых озорниц, не видать. В тяжелой малице поплелся усталый дед к тальникам. Еле-еле широкие подволоки-лыжи двигает. Прибрел в тальники. Куропатки на кустах охорашиваются да ощипываются. Одна другой белоснежней.

Старик их укоряет:

- Куропаточки белые, что же вы в гости ко мне не идете. Я старуху выгнал в амбар. А в избе-то прибрал. Дверь растворял, вас звал да звал.

Захохотали куропатки. Таким смехом залились, закатились. Снег ветвей посыпался!

- Ах ты, старый ловец! Где это видано, чтобы вольные птицы в избенке жили? Мы над одним лужком летим – покормимся, на другом снегу зароемся. Переночуем, на новые луга полетим.

Вот так!

И вспорхнули стайка за стайкой, будто буран понесся, будто вьюга по-над вербными вершинками.

Погнался было старик за птицами. Да куда! Лыжи – не крылья…, а слетели. Старик в рыхлый снег с лету да и провалился по горло. Хорошо – изба-то близенько, он и закричал что есть мочи:

- Старуха, что в тепле расселась, не видишь работы! Иди откапывать мужа!

Засмеялась старушка в амбаре. И куропатки хохочут на всю округу. Так и хохочут до сих пор по-человечески.

Услышишь смех в безлюдном поле зимой, не бойся. Не над тобой смеются дружные птахи. Вспоминают, как погнался дед за ними да и застрял в снегу по самую голову, как кол в сугробе.

Приметы и поверья

• На рыбалке петь нельзя – рыбу распугаешь.
• Медвежьи кости нельзя раскалывать
• У Покачевых нельзя было черного ворона убивать
• Ягоды и грибы возле поселения можно собирать, потому что живые же.
• Медвежье мясо зубами рвать нельзя.
• Медведь во сне приснился – к морозам.
• Черный ворон – запретная для всех птица.
• Топор просто так нельзя к косяку прислонять.
• Вечером бегать, прыгать нельзя.
• Рубить дрова вечером нельзя – земля отдыхает.
• Кот умывается в сторону дверей – к гостям.
• Змею, свернувшуюся в клубок увидеть – к покойнику.
• Птица в окно стучится – к покойнику.
• Если кукушка при каком-нибудь человеке какала – тоже кто-нибудь умрет.
• На Емн-лоре, если без венка поедешь – заблудишься, тогда погода портиться.
• Ругать медведя нельзя, обзывать нельзя, понимает обращение к себе.
• Нельзя стрелять, когда медведица кормит медвежонка.
• В лоб медведя стрелять нельзя, попал если – плохо будет.
• Если медведь в стойбище, домой пришел, значит его кто-то обидит.
• Кости глухаря нельзя в воду бросать, а то медведь придет.
• Отходы от рыбы тоже надо в воду бросать, иначе медведь придет.
• Ягоды возле стойбища собирать нельзя – их ночью покойники едят.
• Когда первый раз в году идут за морошкой – к первой ягоде привязывают тряпочку.
• Когда созревает новый урожай ягод, прошлогодние есть нельзя.
• Если увидишь, что змея переплывает через реку – плохо.
• Петь за столом нельзя, выносит мусор нельзя.
• Кукушка позже грома прилетит, то ягод много будет.
• В лесу кричать нельзя.
• Оленьи кости нельзя в воду бросать.
• Котенка и собаку нельзя в воду бросать
• Если расскажешь о священном месте, то его громом может убить.
• Медвежьи кости нельзя в воду бросать – в воде рыбы не будет.

Загадки

Явления природы

• Сто человек одну грудь сосут "Вода"
• В углу темного дома болотная птица поет "Вода капает"
• Положишь в воду, не тонет, в огонь положишь, не горит "Лед"
• От отца сын появился, от сына отец появился "вода превращается в лед, лед в воду"
• Под окном серебряная монета висит "Сосулька"
• Вверху сын бога играет на Насъюхане, внизу травы пляшут. "Вверху ветер дует, внизу деревья качаются"

Растительный мир

• Посреди дремучего леса женщина в белом платке сидит "Заснеженный пенек"
• Сто человек в одежде, другие сто раздетые "Березы, кедры, сосны зимой"
• В уголке дремучего леса мужчина в красной рубахе стоит "Береза со снятой берестой"
• В уголке дремучего леса мужчина в желтом сукне стоит "Береза с пожелтевшими листьями"
• В дремучем лесу стоит мужчина с черной бородой "Чага"
• Вершина дерева сверкает "Черемуха"
• Длинная рукавица вершины дерева "Шиповник"
• В середине дерева лобаз с мукой "Дупло"
• Вершины дерева узорчатый кузов для сбора ягод "Шишка"
• Котел очень маленький, соломат в нем очень вкусный "Орех"
• В железном доме женщина сидит "Орех"
• Посреди болота женщина в красном платье сидит "Морошка"
• В уголке дремучего леса женщина в красном платке плачет "Мухомор"

Животный мир. Животные

• За деревней яркая звезда "Медведь"
• Отверстие от стрелы, выпущенной древним человеком, век стоит "Вход в берлогу"
• На берегу реки заиндевелая трава стоит "Волк"
• На том месте, где стоял первый, стоит второй "Рога оленя"
• Зимой – берестяной дом, летом – кожаный дом "Рога оленя"
• Летом бывает по сто мужчин, зимой они исчезают "Рога оленя"
• Сто пастбищ с жуками "След пробежавших оленей"
• Ляжет – колач, встанет – стол "Собака"
• Вершины четырех чумов вниз перевернуты "Вымя коровы"
• По берегу нарта с углем движется "Горностай"
• Легкий наездник вершины дерева "Белка"

Птицы

• С юга привезенная бабочка наполнена двумя разными винами "Яйцо утки"
• У животного, пришедшего из других земель, не понятно, где голова, где хвост "Яйцо"
• Посреди озера чашечка с топленым маслом "Гагара"
• Вдали войско, в близи – один "стая уток"
• На песчаном плесе необразимого озера золотые кресты "следы журавля"
• Дом ее короткий, сани длинные "Сорока"

Рыба

• Дерево с тремя ребрами и множеством насечек "Осетр"
• Под водой ржавый калач "Налим"
• Плоский, как земля в разрезе "Карась"
• Строгий сын водяного духа "Ерш"

Насекомые и пресмыкающиеся

• Семьсот с каменными глазами, ушами день и ночь работает "Муравьи"
• Какое насекомое на земле самое сильное? "Муравей"
• По усам мужчины ходит "Паук"