Рождение Наполеона
«Je ne suis point ne sur le trone; je dois m’y soutenir comme j’y suis monte, par la gloire; il faut que jе monte sana cesse; si je m’arrete, je suis perdu» (Napoleon)
«Я был рожден совсем не на троне. И я должен на нем удержаться так, как я до него добрался: благодаря славе. Мне необходимо подниматься беспрестанно. Если я остановлюсь, я пропал».
Наполеон Бонапарт родился на острове Корсика, в городе Аяччо (1769), в семье обедневших дворян. «QUI VEUT comprendre Napoléon doit se souvenir де Bonaparte, dе 1'enfant solitaire, abandonné dans un pays qu'il ressent соmmе étranger, et qui devient «grani » des ses premières années pour ne pas céder à 1а mélancolie.» (« Кто хочет понять НАПОЛЕОНА должен вспомнить о БОНАПАРТЕ, об одиноком ребенке, покинутом в стране, где он чувствовал себя иностранцем, душа которого становится «гранитом» с первых лет, чтобы не уступить и не быть подавленным тоскою» (А. Моруа).
«Etre privé dе sa chambre natale et dи jardin qu'oп а parcouru dans son enfance, п'avoir pas 1'habitation paternelle, с'est п'avoir pas dе patrie », écrit-i1. Et jeune lieutenant dе 1' artillerie - i1 n' a pas 27 ans - à Valence, à Auxonne, i1 note encore qu'i1 est «toujours seul аи milieu des hommes». («Быть лишенным своей любимой детской, сада, где бегал в детстве, не иметь родного крова, это значит быть лишенным родины» - пишет сам Наполеон. И тогда же, в 27 лет молодой лейтенант артиллерии в Валенсе, Оксоне он запишет в дневнике, что «il est toujours seul au millieu des homes» («он всегда один среди людей»).
Итак, он пожирает книги, жизнеописания великих: он – Катон и Брут, Цезарь и Леонид, Плутарх и Руссо. Он мечтает, он цитирует Августа: «Plus notre esprit est fort plus il faut qu’il agisse. Il meurt dans le repos il vit dans l’exercice» («чем сильнее наш дух тем более необходимо ему движение. Он гибнет в бездействии и закаляется в делах») (А. Макин).
По окончании курса в Бриеннской и Парижской военных школах он был выпущен с чином артиллерийского поручика.
Он изучает «L’essai general de tactique» (Общий опыт тактики) Гибера и повторяет эти несколько строчек, в которых страстно желает прозреть свое будущее: «Alors un homme s’elevera, peut-etre reste jusque-la dans la foule et l’obsсurite, un homme qui ne se sera fait un nom ni par les paroles ni par ses ecrits, un home qui aura medite au silence… Cet home s’emparera des opinions, des circоnstances de la fortune» (И тогда возвысится человек, возможно пребывавший до времени среди толпы, в безвестности, человек, который сделается знаменит не словами своими или книгами, человек, размышлявший до сего момента в безмолвии… Этот человек завладеет умами и возвысится над жизненными обстоятельствами и капризами фортуны»).
Bonaparte est donc аих aguets.I1 attend un signe. i1 participe à un concours ouvert par 1'Académie dе Lyon sur 1е thème : «Quelles vérités et quels sentiments i1 importe 1е plus d' inculquer аuх hommes pour leur bonheur». Lorsqu' i1 peint, dans се texte, une silhouette «аи teint pale, аих уеих égaris, à la diтarche précipitie, аих mouvements irriguliers, аи rire sardonique» et qu'i1 exulte «les am en ardeпtes сотте le foyer de l'Etna», с'est un autoportrait qu'i1 brosse. Et quand i1 conclut : «Sans force, sans énérgie, il n’est ni vertu ni bonheur», с'est un projet de vie qu'i1 trace.
Бонапарт настороже: он ждет знака свыше, принимает участие в конкурсе Лионской Академии на тему: «Какие истины и чувства следует прививать человеку для его блага». Когда он рисует в своем тексте силуэт «бледный, со взглядом блуждающим, походкой быстрой, движениями нервными, смехом сардоническим» и когда он ликует «душою горячей как жерло Этны», мы читаем точный и откровенный набросок автопортрета. А когда он заключает: «Без силы, без энергии нет ни счастья, ни добродетели», мы видим проект его собственной жизни. (М. Дрюон).
В самом начале революционного движения, к которому 20-летний поручик скоро же примкнул, он сблизился с революционными вождями.
«trainant sa misère et son ambition dans Paris corrompu de Barras, est tout entier défini par ces dеuх mots, force .et l’nérgie ces dеuх clefs de sa jeunesse. Il est tendu соmme un arc, tranchant соmmе un glaive. «Mieux vаиt etre тangeur qие тапgé», dit-i1. Оu encore : « Моп éрéе est à mon coté et аvес elle, j'irai loin.» (A. Maurois ). («Влача свою нищету и амбицию среди Парижа, коррумпированного Баррасом, Наполеон полностью соответствовал этому краткому описанию: сила и энергия. Этим двум ключам, открывающим понимание его юности. Он напряжен, словно натянутая тетива лука, решителен, как разящий меч. «Лучше съесть, чем быть съеденным самому», - говорит он. Еще: «Моя шпага всегда при мне, а с ней я далеко пойду» (А. Моруа).
Приговоренный к власти
В прославленных на весь мир апартаментах августейшей императрицы и самодержицы всероссийской Екатерины Великой ожидалось таинство, которое должно было повлиять на судьбы империи. Супруга царевича Павла, великая княгиня Мария Фёдоровна готовилась к родам. Павел с трепетом ждал рождения сына, Екатерина - внука.
Императрица страстно желала внука. Невестка – вюртембергская принцесса София - Доротея (переименованная на русский лад в Марию Фёдоровну), племянница Фридриха Великого - восхищала императрицу красотой, покладистостью и смирением, не говоря уже о «голубизне» крови. Екатерина молилась, чтобы невестка родила непременно мальчика, по виду и нраву не в отца, а в мать, - и не обманулась в своих молитвах.
12 декабря 1777 года пушки в Петропавловской и адмиралтейской крепостях пальнули 201 раз, возвещая жителям столицы о прибавлении царской семьи. Родился мальчик – крупный, здоровый, спокойный и, как всем показалось сразу, очень красивый, весь в мать. Екатерина радовалась новорожденному, больше чем его родители. Она сама выбрала ему имя в честь Александра Невского, с первых же дней жизни стала называть его в разговорах и письмах «господин Александр», а крещение ребёнка 20 декабря в большой церкви Зимнего дворца превратила в торжество международной значимости. Взяв на себя роль восприёмницы «господина Александра», она привлекла к обряду в качестве «заочных восприемников» ещё Фридриха Великого, и австрийского императора Иосифа II. «Таким образом, - подытоживает Шильдер, - будущий творец священного союза уже с колыбели был связан духовным родством с венценосцами Австрии и Пруссии».
С момента рождения «господина Александра» и до своей смерти Екатерина души не чаяла в своём внуке. «Я от него без ума: хорош собою, как амур, всех приводит в восторг» - умилялась она в письме к своему постоянному корреспонденту, писателю и дипломату барону Ф.Гримму от 29 мая 1779 года. Так же умилительны её отзывы о «господине Александре» последующих лет.
И воспитанием, и обучением внука Екатерина распоряжалась сама, мало считаясь с его родителями. «Господин Александр» был окружён воспитателями обоего пола. Вначале его пестовали под наблюдением императрицы няня – англичанка Прасковья Ивановна Гесслер и «приставница» генеральша Софья Ивановна Бенкендорф, немка, бабушка первого в России шефа жандармов. Затем, после того как Александру исполнилось 5,5 лет, к нему были приставлены «кавалеры», то есть воспитатели и педагоги мужчины. Главным из них Екатерина назначила генерал-аншефа Николая Ивановича Салтыкова, его помощником – ещё одного генерала Александра Яковлевича Протасова, а «законоучителем и духовником» при внуке – протоиерея Андрея Афанасьевича Самборского. А летом 1783 года был подыскан для внука отличный педагог в лице Ф.Ц.Лагарпа.
Года учений не прошли даром, и теперь Александру 17 лет, в нём воспитаны двоякость и, в некой мере, лицемерие. 17-летний Александр, прощаясь с Лагарпом, подарил ему свой портрет, украшенный алмазами, и приложил к портрету записку, где говорилось: «Прощайте, лучший мой друг <…> Обязан вам всем, кроме жизни».
Многие подмечали: «Если б не было Лагарпа, то не было бы и Александра».
И все же Александр привык с помощью Салтыкова выражать не то, что он сам чувствовал, а то, что нравилось Екатерине и Павлу, «кавалерам» и вельможам. С бабкой он старался выглядеть ласковым, с отцом – умиротворённым, с одними вельможами и «кавалерами» – добрым, с другими – строгим.
Для Екатерины до конца её дней «господин Александр» оставался неизменно безупречным, ангелоподобным существом. Императрица замечала порой его наигранность, но в характере «ангела» даже недостаток казался ей достоинством. «Когда я с ним заговорю о чём-нибудь дельном, он весь внимание, слушает и отвечает с одинаковым удовольствием; заставлю его играть в жмурки, он и на это готов. Все им довольны, и я так же», - умилялась она в письме. Но его кормилица и подумать не смела о лени, скуке, хвастовстве своего дорогого товарища. Но несмотря ни на что Александр обязан продолжить царский род.
10 мая 1793 года 15-летний Александр Павлович и 14-летняя Елизавета Алексеевна были обручены («обручают двух ангелов», - радовалась Екатерина), а 28 сентября по желанию Екатерины начались свадебные торжества, занявшие две недели.
Новобрачные в дни этих торжеств сияли юной красотой, лучезарными улыбками, ослепительными туалетами, алмазными знаками ордена святого Андрея Первозванного на женихе, жемчугами и бриллиантами на невесте. Любили ли они друг друга? Как бы то ни было, брак у «двух ангелов» не стал счастливым. После того как их дочери Мария и Елизавета, умерли в младенчестве, не прожив и двух лет. Общих детей у них больше не было.
Но как бы то ни было, но Александру грозит трон, так как в последний год жизни Екатерины, когда она преступила к осуществлению своей идеи престолонаследия, Александр заговорил в письмах к близким ему людям (Ф.Ц.Лагарпу, В.П.Кочубею), находившимся тогда за границей, о нежелании царствовать. «Я сознаю, - писал он Кочубею 10 мая 1796 года, - что не рождён для того высокого сана, который ношу теперь, и ещё менее для предназначенного мне в будущем, от которого я дал себе клятву отказаться тем или другим образом». Такую позицию Александр мотивирует так: «В наших делах господствует неимоверный беспорядок. Грабят со всех сторон. Все звенья управляются дурно. Порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя стремится лишь к расширению своих пределов. При таком ходе вещей возможно ли одному человеку управлять государством, а тем более исправлять укоренившиеся в нём злоупотребления?»
Многие исследователи склонны не верить в искренность этих строк, в довод они приводят то, что их автор не отказался занять трон, даже переступив труп отца и, главное, с печатью «отцеубийцы». На этом моменте мнения историков расходятся, но можно прийти к обоюдному мнению и предположить о резко отрицательном мнении Александра к убийству Павла.
Итак, после долгих размышлений и совещаний Александр на престоле.
Исследуя и анализируя этот период жизни двух великих императоров я сделала вывод, что и Александр и Наполеон с юных лет видели свое предназначение по-разному: один рожден в царской династии: «приговорен» к высшей ступени власти, которая его тяготит (по крайней мере он сам так пишет в письмах близким людям). Другой – «одинокий ребенок» стремящийся любыми средствами выбраться из безвестности и достигнуть вершин власти.
Видение своего предназначения различно, но силы обстоятельств влекли их к социальным вершинам общества.
Александр I
Он воспитан был так, как и другие люди его поколения, принадлежавшие к верхам русского общества и к богатому дворянству; на французской литературе, науке, искусстве можно было воспитывать; на русской, которая тогда только зарождалась - едва ли. Люди, окружавшие Александра, все владели французским языком лучше, чем своим родным; в переписке, даже официальной, они нередко прибегали к французскому языку; на Бородинском поле они говорили между собою по-французски. Но они не были от этого меньше патриотами; напротив, их патриотизм приобретал благородный оттенок, ибо не имел источником своим простого незнакомства с иными культурами.
«Отсутствие воли; как все слабовольные люди, он скрывал свои истинные мысли и чувства, притворялся, старался казаться другим, чем был на самом деле; сначала он боялся обнаружить себя перед тем, кто сильнее его, а потом начал вообще рисоваться перед окружающими. Его истинные убеждения часто приходилось отгадывать. При дворе императрицы он - беззаботный, веселый кавалер в духе маркизов XVIII столетия, скромно, временами даже льстиво беседующий в Эрмитаже с Екатериной, с Потемкиным, даже с Зубовым; он играет в карты, слушает оперы, концерты, иногда играет сам, переводит Шеридана. В Павловске и Гатчине он - офицер, затянутый в прусскую форму, муштрующий своих солдат, спокойно слушающий брань Линдера и Аракчеева. Вольтерианец, либерал, поклонник принципов революции в беседах с молодыми друзьями, критикующими Екатерину и ее систему, отрицающий какие-либо права рождения, проливающий слезы о Польше с Чарторыйским, он у себя дома довольно шумящий барин, иногда бранящийся с женой, часто с домашними, забавляющийся грубыми шутками. Во всяком случае, он отражал в себе всевозможные веяния, но проходил мимо них с надменным самомнением; разные чувства и направления боролись в нем всегда на фоне любви к человеку, закону и свободе».
«Александр с юных лет мечтал отказаться от власти и устроить свою жизнь, как честный человек, где-нибудь в тихой долине, а судьба неудержимо влекла его на вершины истории, туда, где свистели бури и откуда можно было видеть огромные пространства. Эта страшная высота не нравилась Александру. … Подобно неопытному путешественнику по горам, он, взобравшись на вершину, вдруг убедился, что подняться иногда легче, чем сойти вниз. На этих высотах почти все примечательные люди эпохи встречались с Александром….. Весь этот пестрый маскарад истории был утомителен, и Александр не раз возвращался к своей мечте – ускользнуть куда-нибудь в неизвестность».
Смерть Екатерины круто изменила положение вещей.
К власти пришел его отец, вероятно видевший в нем своего соперника, так как очень часто повторял, что «скоро, скоро полетят головы самых близких мне людей». Он следил за каждым движением своего наследника, пробовал застать его врасплох, часто неожиданно входя в его комнату. Некоторые исследователи пишут, что однажды он нашел у него на столе трагедию «Брут» Вольтера, раскрытую на странице, где находился следующая строка: «Rome est libre, il suffit, rendons graces aux dieux» (Рим свободен, довольно, возблагодарим богов). Вернувшись, Павел отправил сыну «Историю Петра Великого», раскрытую на странице, где находился рассказ о смерти царевича Алексея.
По заметкам князя Чарторийского «катастрофа висела в воздухе, все до известной степени принимали участие в заговоре, … неизбежном перемене правления, которую непрестанно ждали, не зная, когда она настанет».
Зрел заговор всех против одного. О заговоре и мартовских событиях 1801 года написаны тома. Но я не ставлю перед собой цель исследовать эти события, поэтому остановлюсь только на моменте, когда Мария Федоровна (мать Александра), бросила: «Поздравляю!... Вы теперь – император…» в этот момент Александр потерял сознание.
Историки много спорили о том, насколько Александр был посвящен в планы заговорщиков против отца и, следовательно насколько он повинен в его гибели. Е.В. Анисимов и А.Б. Каменский пишут: «Сохранившиеся косвенные свидетельства указывают на то, что скорее всего Александр надеялся, что Павла удастся убедить отречься от престола в его пользу и, таким образом, переворот будет законным и бескровным».
Наполеон I
Восшествие Наполеона на олимп всемирной власти продолжалось в течение нескольких лет, но после Великой Французской Революции Бонапарт совершил мощный скачёк к власти. Первой ступенью стремительного подъёма было, конечно, назначение Наполеона на пост первого консула.
Пожалуй, никогда – ни раньше, ни позже, - Наполеон в глазах французов не был так велик, как после Амьенского мира. Вся нация славила в его лице не только военного гения, но и гениального миротворца. Законодатели намеревались торжественно провозгласить его «отцом народа». Генеральный совет Сены постановил соорудить в его честь на одной из центральных площадей Парижа триумфальную арку, назвать его именем столичные улицы. Бонапарт всё отвергал: «Это почести не для живущих людей». Но от предложения Ж.Ж.Камбасереса установить пожизненное консульство (для всех трёх консулов) первый консул отказываться не стал. Он только потребовал, чтобы не парламент, а весь народ высказался по этому поводу. Окружающие восхитились демократичностью этого требования. Он же просто рассчитал, что в состоянии эйфории от его военных и дипломатических побед нация выразит ему доверие, близкое к единодушному, и тем самым ещё более укрепит его авторитет и власть.
Всенародный плебисцит был произведён открытым голосованием, 2 августа 1802 года Сенат объявил его результаты: 3 568 885 голосов (99,7%)- за пожизненное консульство, 8 374- против. Из 480 законодателей против выступили четверо, среди них – Пазар Карно. Теперь первый консул получил право назначить себе преемника. День его рождения – 15 августа – был объявлен национальным праздником. Власть Бонапарта постепенно обретала монархические черты. По меткому выражению А.Олара, Бонапарт «конфисковал республику в свою пользу».
Мир между Францией и Англией не мог быть прочным, ибо причины их антагонизма сохранялись: обе державы претендовали на первую роль в Европе и мире, сообразно их могуществу – экономическому (здесь лидировала Англия) и политическому (тут впереди была Франция). Наполеона раздражали английские претензии и до отвращения шокировала личность посла Англии в Париже – надменного лорда Чарльза Уитворта, того самого, который уже тогда был широко известен как инициатор и субсидёр цареубийства в Михайловском замке. Обе стороны нарушали Амьенский договор. Англия не спешила эвакуировать остров Мальту. Тогда Бонапарт аннексировал остров Эльбу (который станет его обиталищем в 1814 году), а затем ещё Пьемонт и Парму. 26 апреля 1803 года Уитворт предъявил Бонапарту английский ультиматум: оставить Мальту на 10 лет Англии в компенсацию за французские захваты в Италии. Ультиматум был отвергнут. 12 мая английский посол выехал из Парижа. Две великие соседние державы порвали друг с другом и возобновили войну, которая отныне будет продолжаться между ними 12 лет.
«Глава британского кабинета Уильям Питт младший – сын Уильяма Питта старшего, главного королевского врага Франции в Семилетней войне, и организатор коалиций против Франции революционной, - перед лицом Булонского лагеря спешно формировала очередную, 3-ю коалицию, которая ударила бы на Бонапарта с Востока, но боялся не успеть. Поэтому он, не оставляя главного, подготовил вспомогательный вариант: его агенты с помощью Карла д’Артуа (брата Людовика XVIII и будущего короля Франции под именем Карла X) разыскали находившегося в Лондоне Кадудаля и договорились с ним за сакраментальное «золото Пита» о физическом устранении первого консула».
Наполеону этого было мало. Он не преминул столь же дерзко восстановить против себя всех вообще монархов Европы, считавших его, первого консула Французской республики, «исчадием революции». «Расстрелом члена королевской семьи Бонапарт объявил всему миру, что к прошлому нет возврата», - таково мнение А.З.Манфреда. Оно нуждается в уточнении. Мы видели что расстрел герцога Энгиенского Наполеон считал излишней жестокостью. Но в принципе расправиться с членом королевской семьи (арестовать, судить, возможно сослать его за тридевять земель, в Гвиану) за юридически не доказанную причастность к роялистскому заговору Бонапарт намеревался с заведомой целью – дать острастку Бурбонам и предупредить европейские дворы, что против своих, и явных и тайных, врагов он будет бороться по-якобински беспощадно, не взирая ни на какую «голубизну» их крови. Именно в те дни он заявил о себе: «Я – Французская революция?» Это был вызов.
Казалось, Наполеона уже ничто не испугает. Силу его власти ощущали все французы, политические деятели, послы, жители завоёванных государств и многие другие.
В 1804 году в жизни Бонапарта наступает новый этап, так как именно в этом году он провозгласил себя императором, сохранив в основном только те завоевания революции, которые были выгодны буржуазии. И вообще действуя в её интересах, Наполеон вёл непрерывные захватнические войны и подчинял Франции (одно за другим) государства Западной и Центральной Европы.
Таким образом, исследовав события, которые предшествовали восхождению на престол наших героев, можно сделать один существенный вывод: в результате различных обстоятельств, но фактически участвуя в заговорах против легитимной власти, оба оказались во главе государств, занимавших ключевую позицию в европейской политики того времени. С одной лишь существенной разницей, что Наполеон сам стремился к ней и приложил максимум усилий. «Он как будто был создан для высот, для истории, для вселенной». А Александр? «Александр с юных лет мечтал отказаться от власти и устроить свою жизнь, как честный человек, где-нибудь в тихой долине, а судьба неудержимо влекла его на вершины истории, туда, где свистели бури, и откуда можно было видеть огромные пространства. Это страшная высота не нравилась Александру….. на этих высотах почти все примечательные люди эпохи встречались с Александром. И русскому императору приходилось смотреть в глаза таким великим хитрецам, как Меттерних или Талейран, таким завоевателям и баловням славы, как Наполеон, таким искателям тайн, как Юнг Штиллинг или госпожа Крюднер….». С израненным сердцем, с больной совестью, … вовсе не уверенный в своем праве на самодержавную власть, Александр изнемогал перед задачами, которые ставила ему неумолимая история.
Александр I
Среди тех, кто прибыл в Петербург из европейских столиц поздравить Александра I с восшествием на престол, был и Мишель Дюрок – личный представитель первого консула Французской республики Наполеона Бонапарта. Дюрок был избран для этой миссии не случайно. Бонапарту нужен был человек, который смог бы собрать не только необходимую для него информацию, но и произвести на Александра самое выгодное впечатление и таким образом максимально ослабить угрозу разрыва русско-французских отношений.
Как самый близкий друг Бонапарта и как человек исключительного обаяния («лучший из людей», по мнению Стендаля), Дюрок больше, чем кто-либо, подходил для возложенной на него миссии. Он и сделал максимум возможного, то есть очаровал Александра и весь его двор, где, по воспоминаниям современников, за Дюроком ухаживали и подражали ему: даже одевались и причёсывались «a la Duroc». В результате удалось избежать разрыва между Россией и Францией и начать переговоры о заключении русско-французского мирного договора.
Вместе с тем Дюрок выяснил, что на союз с Францией Россия не пойдёт. Выполняя поручение Бонапарта, он попытался соблазнить Александра I разделом Турции – как бы в исполнение заветов Екатерины Великой и в альянсе с Францией. Всё равно, говорит Дюрок словами Наполеона, Турецкая империя скоро рухнет сам с собой, «так что останется только подобрать её остатки». Александр любезно уклонился от обсуждения этой идеи, сославшись на крайнюю занятость внутренними реформами.
Действительно, первые три года своего царствования Александр посвятил главным образом внутренним делам. Еще при вступлении на престол в своем манифесте Александр обещал «управлять Богом нам врученный народ по законам и по сердцу в бозе почивающей августейшей бабки нашей государыни императрицы Екатерины Великия».
Выполняя своё обещание, он создал в качестве совещательного органа при себе Непременный совет из 12 екатерининских грандов (Платон и Валериан Зубовы, А.Р.Воронцов, П.В.Завадовский, Д.П.Трощинский и другие) под председательством фельдмаршала Н.И.Салтыкова. В самом факте создания подобного Совета ничего принципиально нового не было: при Екатерине I и Петре II существовал Верховный тайный совет, при Анне Иоанновне – Кабинет министров, при Елизавете Петровне – Конференция при высочайшем дворе, при Екатерине II – Императорский совет. Но значение этих органов было различным. Как же Александр относился к Совету – насколько серьезно он его воспринимал и насколько собирался с ним считаться? Александр, еще не успевший к этому времени в полной мере научиться лукавству (в котором его будут позднее обвинять), собирался выполнять «свои обязательства в точности, и, как показало дальнейшее развитие событий, это была его ошибка. В Совет вошли люди, сделавшие карьеры еще в предыдущие царствования, представители высшей аристократии и бюрократии – те, от кого Александр зависел в наибольшей степени. Но члены Совета так увлеклись соревнованием между собой за влияние на императора, что он скоро научился использовать некоторые создававшиеся ситуации в свою пользу. «Они без сомнения, по опытности своей, в делах знающие более всех прочих государственных чиновников, но между ними есть зависть; я приметил это, потому что когда один из них объясняет какое-либо дело, кажется, нельзя лучше; лишь только оное коснется для приведения в исполнение до другого, тот совершенно опровергает мнение первого, тоже, на самых ясных, кажется доказательствах. По неопытности моей в делах я находился в большом затруднении… Я приказал, чтобы …. Они приходили с докладом ко мне оба вместе и позволяю спорить при себе, сколько им угодно, а из сего извлекаю для себя пользу».
Но ни этот официальный орган, символизировавший преемственность между царствованиями бабки и внука, стал решать вместе с царём судьбы империи, а другой, закулисный. В мае 1801 года, по предложению «русского якобинца» П.А.Строганова, Александр учредил Негласный комитет (собственный «Комитет общественного спасения», как он любил его называть из кокетства). Комитет составили, как уже сказано, сам император в качестве председателя и четверо его «молодых друзей». «Пятым членом» комитета А.А.Чарторыйский назвал Ф.Ц.Лагарпа.
Воспитатель Александра I приехал в Петербург по приглашению своего воспитанника в августе 1801 года и прожил там как гость императора до мая 1802 года. Это был уже не тот «якобинец» и «революционер», каким считали его не без основания при дворе Екатерины. Теперь, умудрённый опытом политической борьбы на Западе, где он возглавлял в 1798 – 1800 года директорию Гельветической республики (в Швейцарии), и, главное, познавший, как ему казалось, Россию, он советовал Александру «избегать скоропостижных и насильственных реформ», сохранять «всецело, без малейшего ущерба» неограниченную власть как орудие постепенных и умеренных преобразований. Даже крепостное право, по мнению Лагарпа, «не должно быть уничтожено сразу, но освобождения крестьян можно достичь путём медленных и осторожных мер».
Идеи Лагарпа легли в основу работы Негласного комитета, отчасти потому, что царь и его «молодые друзья» имели респект к царскому воспитателю, но главным образом по совпадению их собственных идей с лагарповскими. Главную задачу комитета Строганов сформулировал так: «Систематическая работа над реформой безобразного здания администрации государства». Сама постановка такой задачи встревожила старшее поколение придворных «екатерининских орлов».
Летом 1801 года Негласный комитет обсуждал «Жалованную грамоту Российскому народу», которую предполагалось обнародовать в день коронации Александра I. Грамота провозглашала неприкосновенность личности – краеугольный принцип буржуазного права, впервые сформулированный в английском Habeas Corpus act 1679 года, а также право россиян «пользоваться невозбранно свободою мысли, веры и исповедания, богослужения, слова и речи, письма и деяния». Главным автором этого документа был канцлер А.Р.Воронцов (убеждённый англоман), а в числе соавторов – освобождённый из Сибири ещё при Павле А.Н.Радищев. Первый русский революционер попытался, было включить в грамоту запись о крестьянских правах, но Воронцов не позволил. Когда же Радищев, введённый царём в Комиссию по составлению законов, и там стал проводить свои антикрепостнические идеи, председатель Комиссии граф П.В.Завадовский упрекнул его: «Эх, Александр Николаевич, охота тебе пустословить по-прежнему! Или мало тебе было Сибири?» Радищев воспринял это нарекание как угрозу и, придя со службы, домой, принял смертельную дозу яда. Александр I, срочно извещённый об этом, тотчас прислал к Радищеву своего лейб - медика Я.В.Виллие, но спасти «бунтовщика хуже Пугачёва» не удалось. Впрочем, «Жалованная грамота Российскому народу» не понравилась Александру, и он, положил её под сукно и короновался 15 сентября 1801 года без грамоты. «Во имя Вашего народа, государь сохраните в неприкосновенности возложенную на вас власть, которой Вы желаете воспользоваться только для его величайшего блага. Не дайте себя сбить с пути из-за того отвращения, которое внушает Вам неограниченная власть. Имейте мужество сохранить ее всецело и нераздельно до того момента, когда под Вашим руководством будут завершены необходимые работы и вы сможете оставить за собой ровно столько власти, сколько необходимо для энергичного правительства». Вот так, люди из ближайшего окружения царя, те, на кого он возлагал свои надежды, оказались большими приверженцами монархии, чем сам Александр.
Самым положительным итогом первых месяцев царствования стал приобретенный молодым императором политический опыт. Он смирился с необходимостью царствовать, но планы реформ не оставил.
Россия принуждала к серьёзным переменам. 12 декабря 1801 года был издан указ, позволяющий купцам, мещанам и казённым крестьянам покупать землю в собственность, а 20 февраля 1803 года последовал указ о «вольных хлебопашцах», который разрешал помещикам по их желанию освобождать крестьян и дворовых с землёй за выкуп. Таким образом, монополия дворянства на владение землей была нарушена, но столь нечувствительно, что взрыва недовольства можно было не опасаться. Это была «первая брешь в корпусе незыблемых дворянских привилегий».
В России землёй владели исключительно дворяне, указ 1801 года означал уступки нарождавшейся буржуазии, первый шаг к буржуазному землевладению. Но практическое значение этого юридически важного шага оказалось ничтожным: землю не покупали, так как не было в стране свободных рабочих рук, которые могли бы её обрабатывать. Более значимым стал указ о «вольных хлебопашцах», в котором В.О.Ключевский усмотрел «первое решительное выражение правительственного намерения отменить крепостное право». Действительно, указ 1803 года де-юре подтачивал крепостничество, и Александр I был вправе гордиться перед Европой, что он и делал. Однако и этот указ не получил реального обеспечения. Вопрос – освобождать ли крестьян от помещиков-крепостников или нет – был отдан на усмотрение самих же крепостников; они, разумеется, встретили указ неодобрительно и пользовались им редко. За всё царствование Александра I были переведены в разряд «вольных хлебопашцев» лишь 47 153 ревизские души, то есть меньше 0,5% крепостного населения. Оба «крестьянских» указа Александра лишь приоткрывали узкую щель под дверью крепостнической империи, в которую врывались буржуазные отношения, сама же дверь оставалась наглухо захлопнутой.
Более решительными оказались реформы Александра I в области просвещения и печати. Новому правительству требовались европейски подготовленные чиновники для государственной службы и специалисты для народного хозяйства. Старая система образования не отвечала возросшим потребностям и нуждалась не только в расширении, но и в упорядочении, чтобы контроль над ней был достаточно бдительным и не столь грубым, как при Павле. Правительство Александра I за 1802-1803 годах перестроило всю систему учебных заведений, разделив их на четыре разряда (снизу вверх: приходские, уездные и губернские училища, то есть гимназии, университеты), и открыло четыре новых университета в дополнение к единственному с 1755 года Московскому: в Дерпте (Тарту), Вильне, Харькове и Казани. В Петербурге 16 апреля 1804 года был открыт Педагогический институт, преобразованный в университет лишь 8 февраля 1819 года Университетский устав 1804 года впервые предоставил всем российским университетам автономию. Совет университета стал отныне высшей инстанцией «по делам учебным и по делам судебным». Он избирал ректора и профессоров, распоряжался учебной, научной и хозяйственной жизнью университета, осуществлял цензурные функции. Таким образом, при Александре была продолжена и скорректирована начатая Екатериной II работа по созданию системы народного образования. По-прежнему, однако, образование оставалось недоступным для значительной части населения, прежде всего для крестьян. Но продолжение реформы в этой сфере объективно отвечало потребностям общества в грамотных, квалифицированных специалистах.
В 1804 году был принят новый цензурный устав – самый мягкий за всю историю России, вплоть до нашего времени. Он гласил, что цензура служит «не для стеснения свободы мыслить и писать, а единственно для принятия пристойных мер против злоупотребления оною». Отменён был Павловский запрет на ввоз литературы из-за границы и началось – впервые в России – издание переведённых на русский язык конституций США и Англии, сочинений Ф.Вольтера, Ж.Ж.Руссо, Д.Дидро, Ш.Монтескье, Г.Рейналя, которыми зачитывались будущие декабристы…
Казалось, Александр I медленно и осторожно, «по-лагарповски», реформировал Россию, подтягивая ее к высотам мировой цивилизации. Но 1804 году стал уже поворотным для страны по реакции к реформам.
К 1804 году Александр I не испугался «последнего» шага по пути реформ, а почувствовал, что уже сделанными, т.е. именно промежуточными и половинчатыми, шагами он достаточно упрочил своё положение, примирив старую знать с новой, и не нуждается в дальнейших реформах. Императору понадобились новые люди, не так тесно связанные с верхушкой аристократии и безраздельно преданные лишь ему лично.
Он стал отдаляться от своих «молодых друзей» и впервые по воцарении приблизил к себе А.А.Аракчеева: вызвал его после трёхлетней отставки из родового поместья в Петербург и назначил инспектором всей артиллерии. Аракчеевщина могла водвориться уже весной 1804 года, но разразившийся в Европе международный кризис заставил Александра переключиться с дел внутренних на внешние. Аракчеев был назначен инспектором артиллерии, необходимо было подготовить этот род войск к войне; и он достаточно успешно справился с этой задачей.
К тому времени международное положение России, было, как никогда, устойчивым. Ещё при Екатерине Великой были завоёваны просторные выходы в Балтийское и Чёрное моря, и в результате трёх разделов Польши страна обрела географическую и стратегическую базу для господства над Восточной Европой. Таким образом, по авторитетному заключению А.Е.Преснякова, «основные вопросы русской внешней политики были исчерпаны».
Россия в этот период стремилась к усилению своей роли и влияния в международных делах. Играя на противоречиях между европейскими державами, русское правительство шло на заключение многочисленных кратковременных соглашений, что должно было обеспечить свободу рук, а при благоприятном стечении обстоятельств – и помощь в обеспечении имперских интересов и на Западе, и на Востоке.
Уже в 1803 году мир с Францией был невыгоден, и Александр ждал повода для его разрыва. Поводом стал расстрел герцога Энгиенского. В Париж была послана нота с требованием, обеспечить безопасность германских государств, на что был получен ответ, содержавший недвусмысленный намек на убийство Павла. Это было, как показали дальнейшие события, серьезной ошибкой Наполеона, Александр счел упоминание о трагедии оскорблением, которого так никогда и не простил. В мае 1804 г русский посол был отозван из Франции, и началась подготовка к войне.
Кампания 1805 года против Наполеона, провозглашенного императором Франции, окончилась неудачей. Но все это будет потом.
А сейчас, хотелось бы остановиться на отношении русского общества к своему императору, в первые годы его правления.
Русское общество относилось к нему неоднозначно, Герцен полусочувственно называл его «коронованным Гамлетом», а отношение к нему великого русского поэта А.С. Пушкина было совсем интригующим. Исследуя этот вопрос, я поняла, что оно менялось на протяжении всего времени.
«Враг труда» — мнение молодого Пушкина об Александре I, полностью совпадающее с общеевропейскими представлениями о жизни.
И этот образ в какой-то мере противопоставляется энергичному, властному тирану - Наполеону Бонапарту. В начале творческого пути Пушкину явно более импонирует Наполеон, чем Александр как личность. Первый является деспотом и не скрывает этого, второй же - лицемерно изображает из себя либерала. Особенно это проявилось в стихотворении Сказки (Noel). Петербургского периода.
«Нелюбовь Пушкина к Александру I — злопамятливая, мелкая и несправедливая — одна из многих человеческих слабостей Александра Сергеевича, от коих он так успешно освобождался по мере своего возмужания», так пишет в своей статье Н. Калягин.
Это подтверждают и «Дневники» самого А.С. Пушкина: «Записи об Александре I пронизаны личной неприязнью Пушкина к этому царю. Он записал под 21 мая 1834 года: «В Александре было много детского. Он писал однажды Лагарпу, что, дав свободу и конституцию земле своей, он отречется от трона и удалится в Америку». Презрение к «нечаянно пригретому славой» монарху, столь часто запечатлеваемое в различных высказываниях Пушкина, отразилось и в этой записи «Дневника».
В предсмертном прекрасном стихотворении своем «Была пора: наш праздник молодой...» Пушкин находит совсем другие слова для характеристики Благословенного царя:
Наполеон
Пока Александр утверждался на российском престоле, нейтрализуя посредством гибких реформ потенциальную позицию, Наполеон тоже укреплял свою и без того почти самодержавную власть над Францией. Весной 1802 года он дал Франции то, чего она тогда больше всего желала – мир. Сокрушив Австрию и заключив мирный договор с Россией, Бонапарт лишил своего главного врага – Англию её континентальных союзников и тем самым принудил её мириться с Францией. Мир был подписан 27 марта 1802 года в Амьене на условиях, формально компромиссных, но фактически выигрышных для Франции. Бонапарт обязался эвакуировать французские войска из Египта, где они уже были обречены на гибель, и вернуть Папе Римскому часть его владений, оккупированную французами в 1797 году Англия же возвращала Франции все колонии, отнятые у неё за 10 лет войны, и, главное, признала все европейские завоевания Бонапарта. Он продолжал царить над Голландией и Бельгией, говоря: «Антверпен – это пистолет, направленный в английскую грудь». Таким образом, десятилетняя война, в ходе которой Англия израсходовала на субсидии для союзников по борьбе с Францией более 12,5 млн. фунтов стерлингов (300 млн. франков) и довела свой государственный долг до 160 миллионов фунтов стерлингов, кончилась не просто миром, а торжеством Франции.
Получив всю полноту государственной власти, Наполеон Бонапарт показал себя замечательным организатором, переделав весь внутренний строй Франции. Областное самоуправление, созданное Конституцией 1791 года, он заменил дореволюционной административной централизацией. Выборных областных властей заменили назначаемые правительством и подчинённые ему чиновники: префекты (управлявшие департаментами), подпрефекты (управлявшие округами) и мэры (городские головы и сельские старшины), стоявшие во главе городских и сельских общин. Непосредственная подчинённость низших чиновников следующим за ними высшим создавала иерархическую лестницу, на верху которой стоял первый консул. Такая организация управления, с небольшими лишь изменениями, сохранилась во Франции до настоящего времени.
Прежние революционные суды были уничтожены и заменены новыми, в которых место избираемых народом судей заступали назначаемые правительством судебные чиновники.
Почти одновременно с судебной реформой были предприняты работы по составлению нового гражданского свода законов. Составленная первым консулом законодательная комиссия, в работах которой он сам принимал непосредственное участие, издала в 1804г. свод гражданских законов, получивший впоследствии название “кодекс Наполеона”. В основу его было положено созданное революцией равенство граждан перед законом. По краткости, ясности и систематичности этот кодекс представляет образец гражданского законодательства, почему в своё время он получил широкое европейское распространение, а во Франции в основных чертах сохранился до наших дней.
200 ans après sa rédaction, le "Code Civil des Français" est toujours en usage en France... Bien que l'on en parle peu dans la presse et encore moins à la télévision, le fait mérite d'être évoqué car ce Code voulu par le premier Consul Bonaparte a été l'un des éléments clés de l'unification juridique de la France.
Через 200 лет после издания «Гражданский кодекс французов» все еще используется во Франции. Не смотря на то, что говорят об этом мало в прессе и еще меньше по ТВ, данный факт заслуживает внимания, поскольку Кодекс-детище первого консула Бонапарта стал одним из ключевых элементов юридической унификации во Франции.
« Ma vraie gloire n’est pas d’avoir gagné quarante batailles ; Waterloo effacera le souvenir de tant de victoires ; ce que rien n’effacera, ce qui vivra éternellement, c’est mon Code Civil ». Napoléon Bonaparte
«Моя истинная слава заключается не в том, что я одержал победы в 40 баталиях; Ватерлоо сотрет из памяти воспоминания об этих победах; то, что ничем не может быть перечеркнуто, то что будет жить вечно, это мой Гражданский Кодекс.»
«L’appellation « Code Napoléon » désigne notre Code Civil et ses 2281 articles d’origine, au regard de son Histoire. Il est rédigé sous l’impulsion de Napoléon et est promulgué le 21 mars 1804 (30 ventôse an XII) . L’expression « Code Napoléon » désigne aujourd’hui ce qui, dans notre Code, n’a pas été modifié depuis l’adoption de ce Code.» Etienne Portalis, conseiller d’Etat et juriste français
«Название «Кодекс Наполеона» отражает отношение нашего Кодекса и его 2281 статьи к собственной Истории. Он был составлен по инициативе и при личном непосредственном участии Наполеона и принят 21 марта 1804 г. (30 вантоза 12 года). Выражение «Наполеоновский Кодекс» означает сегодня, что в нашем Кодексе почти ничего не изменилось со времен его принятия.» Этьен Портали, государственный советник, французский юрист.
Le Code Civil est un recueil de lois qui réglementent la vie civile des français, de la naissance à la mort. Il fonde les bases écrites de notre droit moderne français. Sa force vient du fait qu’il est applicable à l’ensemble des français : il marque la fin des législations particulières pour les régions du nord et du sud, les mêmes lois s’appliquant à tous. DELAGE Irène, juriste et historien français
Гражданский кодекс это сборник законов, которые регламентируют гражданскую жизнь французов от рождения до смерти. Он служит письменной базой нашего современного французского права. Его сила исходит из факта, что он применим ко всей массе французов: он положил конец отдельным юридическим уложениям каждого региона страны от севера до юга, устанавливая единые законы для всего единого государства. Ирен Делаж, французский юрист и историк.
С течением времени французское законодательство в наполеоновскую эпоху пополнилось сборниками уголовного и торгового права.
Церковная смута, начавшаяся со времени введения гражданского устройства духовенства, не прекратилась и при Директории, объявившей свободу католического богослужения и возвратившей католикам до 40 тысяч церквей. Первый консул заключил с папой Пием VII формальный конкордат (договор). Католичество признавалось в “религией огромного большинства французских граждан” без всяких особых преимуществ, присвояемых господствующей государственной церкви. Правительство обеспечило духовенство приличным жалованьем. Епископов посвящал папа, а священников – епископы, но назначения на все церковные должности зависели от правительства, обязывавшего духовных лиц служить ему своей властью и влиянием.
Наполеон Бонапарт подверг цензурно-полицейским стеснениям периодическую печать, книгоиздательство и театральные представления. В первые же дни своего правления из 63 парижских периодических изданий он сразу уничтожил 50, а остальные подчинил таким требованиям и строгостям, что они для сохранения своего существования должны были сделаться проводниками в общество правительственных взглядов и распоряжений. Даже наука испытала на себе его гнёт: философия и политические науки изгонялись из школьного преподавания. Из наук и искусств Бонапарт допускал только такие, которые не имели политической подкладки и в то же время своим развитием прославляли его правление, например естествознание, живопись, музыку, архитектуру и т.д.
Первый консул заявил в начале своего правления, что “теперь не должно быть ни якобинцев, ни умеренных, ни республиканцев, а пусть все будут просто французы”. К членам партии, которые упорно стояли в оппозиции к правительству, применялись меры строгости: наиболее подозрительные подвергались административной высылке, а над всеми остальными был установлен строгий полицейский надзор.
Главная масса французского населения сравнительно легко мирилась с потерей общественной свободы и была довольна водворением прочного государственного порядка, обеспечивавшего равенство и материальные интересы граждан. Но республиканцы, жалевшие о фактическом уничтожении республики, и роялисты (сторонники королевского правления), мечтавшие о восстановлении трона Бурбонов, враждебно смотрели на новое правительство и изыскивали средства его ниспровергнуть. “В самом начале второго года консульства Бонапарта (24 декабря 1800г. – 3 нивоза IX года) на его жизнь было произведено покушение посредством “адской машины”, не причинившее ему, впрочем, никакого вреда. Через три года после этого полицией был открыт второй обширный заговор роялистов, вошедших в соглашение с эмигрантами и Англией с целью ниспровергнуть Наполеона Бонапарта.
Чтобы окончательно устрашить роялистов, Наполеон приказал своим жандармам схватить на чужой территории (в Баденских владениях) молодого герцога Энгиенского, родственника Бурбонов. Несчастный герцог был приговорён к смертной казни и немедленно же расстрелян”.
Облачённый властью, которая по объёму и содержанию ничем не отличалась от монархической, Наполеон Бонапарт не удовлетворялся ею. В 1802г., после славного окончания войны с Австрией и Англией, он получил звание пожизненного консула и право назначать себе преемника, утверждать договоры с иностранными державами и миловать преступников. Все эти перемены в положении первого консула составили содержание Конституции X года, которая создавала для Наполеона Бонапарта чисто монархическое правление, только без титула и короны. ”Теперь, - сказал он, - я нахожусь наравне с другими государями, потому что в конце концов ведь они только пожизненны”. Через два года Наполеон был провозглашён наследственным императором.
Они сошлись…
События 1805 г под Аустерлицем, показали, что Александр не мог примирится с положением умаляющим великодержавие России. И если раньше Александр относился к Наполеону как к «якобинцу», то теперь в его понятии он казался узурпатором. В церквах Наполеон был объявлен антихристом. «Всему миру известны, - писал Синод, - богопротивные его замыслы и деяния, коими он попрал закон и правду. Еще во времена народного возмущения, свирепствовавшего во Франции во время богопротивныя революции, бедственныя для человечества и навлекшей небесное проклятие на виновников ее, отложился он от христианской веры, на сходбищах народных торжествовал учрежденные лжесвидетельствующими богоотступниками идолопоклоннические празднества и в сонме нечестивых сообщников своих воздавал поклонение, единому всевышнему божеству подобающее, истуканам, человеческим тварям и блудницам, идольским изображением для них служившим...»
Александр верил, что Наполеон - враг рода человеческого, но почему-то синодское послание ему не нравилось. «Все это надо бы сказать как-нибудь иначе», - думал он.
И вновь война, театр боевых действий перемещен в Восточную Пруссию. И вновь Наполеон предлагал мир, который был отвергнут. Весной 1807 года война возобновилась, а уже в мае русские войска потерпели поражение, и неделю спустя было подписано временное перемирие, а в июне 1807 в Тильзите состоялось свидание Наполеона и Александра.
«Наполеон сделал все, чтобы тильзитский спектакль был наряден. Мемуаристы, а вслед за ними историки, обстоятельно рассказывают, как был «прелестен» Александр «в скромной, немного тяжелой форме Преображенского полка, в черном мундире с красными лацканами, обшитыми золотом, белых рейтузах, при шарфе, в большой треуголке, украшенной белыми и черными перьями». Так же подробно описаны рейтузы и треуголка Наполеона и то, как обнялись императоры, входя в шатер на плоту, где они оставались почти два часа наедине, уверенные, что они решают судьбы мира. Эти императоры, кажется, не очень сознавали тогда, что они, актеры мировой комедии, играют роли, не ими сочиненные. Им казалось, что от них зависит повернуть колесо истории в ту или другую сторону».
Приняв твердое решение вступить в переговоры о мире и Наполеона и Александра не оставляли внутренние сомнения. Главным образом они сводились к вопросам: как проявит себя Россия, долго ли удастся сохранять дружеские отношения, станет ли она надежным союзником в борьбе с Англией, как встретят в России сближение с якобинской Францией, стремление к миру – не фиговый ли это листок, которым Александр намерен прикрыться (Наполеон)? Как отразится этот мир с «антихристом» на самом императоре, как отнесется к нему российское общество, что двигает Наполеоном – неумолимая страсть к захвату чужих территорий, безмерное честолюбие, пресыщение победами, которые поставили его в один ряд с Александром Македонским и другими древними полководцами (Александр)?
Вероятно, в результате таких раздумий Наполеон намеревался использовать при личной встрече весь арсенал безграничного влияния, с тем, чтобы обратить российского императора в свою веру. Александр не мог похвастаться военными успехами, но был полон решимости «не принять оскорбительных достоинству его условий и не потерпит самомалейшего изменения в границах России».
Александр и Наполеон хитрили тогда друг с другом и со старой бабушкой историей. Наполеон писал Жозефине из Тильзита о своем новом "друге" Александре: «Это - молодой, чрезвычайно добрый император. Он гораздо умнее, чем о нем думают». Впоследствии, убедившись в дипломатических талантах Александра, Наполеон называл его «северным Тальма» и «византийским греком».
Александр, говорил Савари о Наполеоне: «Ни к кому я не чувствовал такого предубеждения, как к нему, но после беседы, продолжавшейся три четверти часа, оно рассеялось, как сон». Французскому дипломату Лессепсу Александр сказал: «Зачем не повидал я его раньше!.. Повязка спала с глаз, и время заблуждений прошло».
Кто ж достиг своей цели? Наполеон? Александр?
В пору Тильзита француз Вандаль отметил, что на Немане встретились и «сопоставляются гении двух рас». Наполеон у него – «латинский гений в живой энергии и склонности к стройному и точному мышлению, а воображением подчиненный логике…», Александр – «северянин, со склонностью к высоким, неопределенным и туманным стремлениям, обаятельный, скрытый, неискренний». И еще Вандаль делает приписку: «Наполеон – «само действие», Александр «сама мечта».
Описание свидания французского и российского императоров известно нам из романа Льва Николаевича Толстого «Война и мир». «… Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами подошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и … оба скрылись в павильоне». Л.Н. Толстой использовал свидетельства Дениса Давыдова и Михайловского-Данилевского, в них, как мы видим, ничего не говорится ни о дружеском объятии, ни о примирительном поцелуе. А у французского историка Лефебра можно найти строки: «недавние соперники облобызались при первой встрече». Можно предположить, что дружеские объятия все же имели место, ведь Наполеон был настроен на то, чтоб обаять Александра.
На балу, данному по поводу подписания Тильзитского мира, кардинал Мори сказал: «Какое счастье для Европы, что наши два императора заключили теперь союз, а всего лучше, если бы они разделили ее пополам и назвались бы один северным, а другой полуденными императорами».
Значение данного события нашло так же отражение и в песне французских солдат:
В то время как императоры, расположившись в шатре, уверяли друг друга, что они «братья» и что они братским усилием обеспечат благоденствие всего мира, другой друг Александра - Фридрих-Вильгельм, не приглашенный Наполеоном, с горечью вспоминал о потсдамской клятве на гробнице Фридриха Великого. Несчастный прусский король ездил верхом по берегу Немана и даже в рассеянности чуть было не утонул, пустив в воду своего коня.
Почти ежедневно беседовали Наполеон и Александр, и каждый раз Александр открывал «для себя нового человека, соединившего черты реалиста и мистика, насыщенного фантастическими идеями. В них все было подчинено одному – переделу мира». Вот один из таких вариантов: «Соединенные армии России и Франции могут господствовать над миром, даруя ему благоденствие и спокойствие». В том, что Наполеону в Тильзите удалось обольстить Александра, сошлись почти все историки, объясняя это молодостью и разницей в возрасте, склонностью императора к мечтательным увлечениям и малоопытностью в политических делах. Но Александр и изучал своего нынешнего союзника, и не позволил ослепить себя настолько, чтобы стать послушной игрушкой. Скрытость и чрезвычайная памятливость и внутреннее недоверие царя к заманчивым посулам даст о себе знать спустя пять лет.
В Тильзите был подписан договор, состоящий из 29 статей, предназначенных для широкого оглашения, и 7 секретных статей. По образному выражению современника, Наполеон и Александр «сочинили герцогство Варшавское и отдали саксонскому королю», Иероним (Жером) Бонапарт едва не сделался прусским королем, и только привязанность Александра к Фридриху Вильгельму III воспрепятствовала полнейшему крушению Пруссии. России мир давал сомнительную передышку. «Жребий земного шара был определен», подчинение Европы произошло. Денис Давыдов отметил: «… 1812 год стоял уже посреди нас, русских, с своим штыком в крови по дуло, с своим ножом в крови по локоть».
Александр уезжал, громко выказывая восхищение Наполеоном как существом, которое превосходит всякое понимание и не поддается разгадке. Но Фридриху Вильгельму и Луизе он сказал иное:
- Потерпите, мы свое воротим. Он еще сломит себе шею. Несмотря на все мои демонстрации и внешние действия, в душе я - ваш друг и надеюсь доказать это на деле.
Впрочем, в его словесном восхищении Наполеоном было много такого, что шло от сердца: царь умел увлекаться людьми, а против обаяния французского императора трудно было устоять. Во всяком случае, покидая Тильзит, Александр смутно чувствовал существенные выгоды от союза с Францией. Под влиянием Наполеона царь скрепя сердце стал думать и о благе России, а не только о клятве при гробе Фридриха.
Наполеон, в свою очередь, отдавал должное таланту Александра очаровывать людей, говоря, что будь он способен подчиняться непосредственному впечатлению, русский царь всецело завладел бы им. В то же время он гениально уловил изменчивую сущность российского Протея; его характеристика Александра является, быть может, самой меткой из всех, которые пытались дать царю современники.
«Рядом со столькими дарованиями и с необыкновенной обворожительностью, - сказал Наполеон после тильзитских встреч, - во всем существе Александра есть, однако, что-то неуловимое, что даже и определить трудно иначе, чем сказав, что у него во всех отношениях чувствуется недостаток чего-то. И самое странное при этом то обстоятельство, что никогда нельзя предвидеть заранее, чего именно в данном случае не хватит, и нехватающий кусочек при этом видоизменчив до бесконечности». Возможно, это был намек на гениальность особого рода - неуязвимую ущербность. Ахиллесова пята Александра, если можно так выразиться, перемещалась по всему его телу, ускользая от нацеленных в нее стрел.
Возможно обманывал сам себя и Наполеон. Разделив с Александром владычество над миром, он уже втайне мечтал властвовать один. Наполеон не мог прекратить воевать, потому что для него это означало прекратить господствовать. Отныне все его мирные договоры превратились в кратковременные передышки в непрерывной войне. Это прекрасно понимал и Александр: «Сначала он удовольствуется одной половиной яблока, а там придет охота взять и другую».
Наполеон думал, что он одурачил хитрого «византийца» Александра, а русский император готов был поддерживать до времени иллюзию Наполеона. На эту мысль нас наталкивают слова из письма Александра сестре Екатерине Павловне: «Бог нас спас! Вместо жертв мы выходим из борьбы даже с некоторым блеском. Но что вы скажете об этих событиях? Я провожу целые дни с Бонапартом, часами остаюсь с ним наедине. Согласитесь, что это похоже на сон. Вчера он ушел от меня в полночь. О, как хотел бы я, чтобы вы были незримой свидетельницей того, что здесь происходит».
Итак, императоры расстались как друзья. Александр вернулся в Петербург, прекрасно сознавая, что там ждут его с недоумением и тревогой.
Современникам трудно было понять ту страшную игру, какую вел Александр. Он тогда поставил на карту все - и Россию и свою честь. Ему тогда надо было выиграть время во что бы то ни стало. Что думало русское общество об этой встречи, о своем императоре? На эти вопросы ответ можно найти в записной книжке Петра Андреевича Вяземского: «Как же, - говорит один мужик, - наш батюшка, православный царь, мог решиться сойтись с окаянным, с этим нехристем? Ведь это страшный грех!» - «Да как же ты, братец, не разумеешь и не смекаешь дела? Разве не знаешь, что встретились они на реке? Наш батюшка с тем и повелел приготовить плот, чтоб сперва окрестить Бонапартия в реке, а уж потом допустить его перед светлые очи». Этот разговор, вероятно действительно имел место быть, ведь в сознании россиян постепенно складывался образ Антихриста, чернокнижника, деяниям которого сопутствовала нечистая сила. В самом деле, русский «благочестивейший» самодержец в объятиях «антихриста», в объятиях «твари, достойной презрения», как сказано было в синодском послании, - зрелище удивительное и для современников и для потомства.
И в то же время бедные слои населения доверяли царю. Иное дело придворные и интеллигенция. Заметка в журнале «Гений времен» была восторженной: «Краткий мир у нас таки водворился. Убийственная и кровопролитная брань совершенно прекратилась… Слава тебе, Александр, друг человечества! Да осенит сей мир крилами своими всю Европу». Общество же обсуждало мир в политических клубах того времени, где сходились и расходились во мнениях, спорили до хрипоты и порой расставались непримиримыми врагами. Михайловский-Данилевский делает вывод: «следствие второй его войны с Наполеоном не соответствовали целям, для коих вооружился Александр… Выгоды Тильзитского мира, по-видимому, были на стороне Наполеона. Польза, приобретенная императором Александром, казалась маловажной». Д.В. Давыдов же писал: «Необходимо было отвлечь силы, внимание и деятельность Наполеона на какое-либо преприятие, которое в отдаленности своей могло бы дать время Европе хотя сколько-нибудь освободиться от загромоздивших ее развалин; России – подготовить средства для отпора покушений на независимость ее, рано или поздно государем предвиденных. Вот что волновало мысли и душу Александра, и вот что им достигнуто было вопреки мнения света, всегда обвораживающего наружностью». Мемуарист не ошибся: действительно, в русских придворных и военных кругах заключенный в Тильзите союз рассматривался как событие еще более постыдное, чем поражение под Аустерлицем и Фридландом. Однако в последние годы мнения по этому событию изменились, так А.З. Манфред полагает даже, что «среди монархов династии Романовых … Александр был, по-видимому, самым умным и умелым политиком. И среди монархов начала девятнадцатого столетия он тоже был, вероятно, наиболее современным, во всяком случае более ловким и умным политиком…»
После фридландского погрома воевать с Наполеоном было невозможно, и Александр, стиснув зубы, терпел душную атмосферу недоверия и разочарования, в которой ему приходилось жить, тая от всех свои конечные замыслы и цели.
Неудача Наполеона в Испании ободрила Австрию, и она стала готовиться к войне. Надо было вовлечь Россию в политику Франции, понудить Александра к осуществлению тех союзных обязательств, какие были предусмотрены Тильзитским трактатом.
Вот причина эрфуртского свидания.
Александр неохотно ехал на это свидание. Императрица Мария Федоровна не скрывала своих опасений. От вероломства Бонапарта можно было всего ожидать. Она боялась, что повторится байонское событие, и Александра постигнет участь испанских Бурбонов.
Прошло около года со времени тильзитского свидания. Теперь в лице Александра Наполеон встретил человека менее податливого, чем в дни взаимных нежных объяснений. Россия успела оправиться после неудачных походов, а Франция была несколько ослаблена неожиданным сопротивлением Испании.
Наполеон встретил своего союзника торжественно и пышно. Повсюду гремела музыка. Лучшие парижские актеры играли на эрфуртской сцене Корнеля, Расина и Вольтера. Блестящая свита Наполеона, казалось, отдала себя в распоряжение северного монарха. Но Александр был осторожен и сдержан. Однажды Наполеон сказал Коленкуру: «Ваш император упрям, как мул: он глух ко всему, чего он не хочет слышать».
Переговоры свелись к одному требованию Наполеона: Александр совместно с ним должен воздействовать на Австрию, понудив ее разоружиться. Александр на это не соглашался. Наполеон чувствовал, что русский император ускользает от его влияния.
Комедия Эрфурта так же, как и Тильзита, заключала в себе интригу, искусно построенную на обмане. Кто же кого обманывал? Вероятно, лгали оба - и Наполеон, и Александр. Во всяком случае, русский император не поверил в искренность Бонапарта, несмотря на все его обольщения. Но Александр понимал, что ему не скоро еще представится случай открыть свои карты. Ему приходилось играть роль искреннего союзника Наполеона, возбуждая негодование и недоумение русских патриотов, которым никак нельзя было открыть истинный смысл его дипломатии.
Александр взял на себя тяжелый крест. Он рисковал даже навсегда утратить нравственную связь с теми кругами тогдашнего русского общества, какие были сознательно заинтересованы в развитии и направлении политических событий. Северный Тальма взял на себя трудную роль. В это время у него была только одна конфидентка - сестра Екатерина Павловна. И ей он писал тогда: «Бонапарт воображает, что я просто глупец. Но смеется хорошо тот, кто смеется последний».
Этих интимных писем не знали русские политики. И все сочувственно смеялись, когда С.Р.Воронцов рекомендовал тем, кто подписал - по воле императора - Тильзитский договор, совершить въезд в столицу на ослах. В Москве и в Петербурге любимыми пьесами публики сделались патриотические трагедии Озерова и комедии Крылова. Общественное мнение было против Александра. Особенно буйно негодовали патриоты вроде Г.Р.Державина, А.С.Шишкова или С.И.Глинки, с его журналом «Русский Вестник». Во главе оппозиции стала мать-императрица. Это не было секретом от Наполеона, и Александру приходилось успокаивать французского посла.
Недовольство политикой Александра стало проникать даже в широкие массы. Все чувствовали себя оскорбленными в своем национальном достоинстве. Граф Стединг доносил королю Густаву IV: «Неудовольствие против императора более и более возрастает, и на этот счет говорят такие вещи, что страшно слушать».
Как уже говорилось, Герцен называл Александра «коронованным Гамлетом». Это справедливо, если иметь в виду те нравственные и духовные колебания, которые были ему свойственны. Но в реальной политике Александр проявлял нередко твердость, совсем несвойственную принцу датскому.
Но этого мало. В то время как соотечественники считали Тильзитско-Эрфуртское соглашение унижением России, французские патриоты понимали это дело совсем иначе. В своей записке Дюрок писал: «Император Александр в Эрфурте, достигнув удаления от своей границы французских войск, занимавших прусские области, получил возможность усилить армию, действующую против Оттоманской порты. Он господствует в Сербии, не послав туда ни одного человека... Уже северная часть Турции под властью русских (sous le canon des russes); Греция подчинена их политике и связана с ними единством веры; владычество французов в Далмации ненадежно; еще шаг, и Италия в опасности. Российский колосс подвигается к югу, грозя исторгнуть у Франции господство на Средиземном море, столь важное для ее величия, столь необходимое для благосостояния южных областей ее; в случае потери его оно может быть возвращено только кровавой встречей французских легионов с опасными союзниками на равнинах Адрианополя».
У Александра в это время не было таких широких планов, но он сознавал, что рано или поздно придется столкнуться с Наполеоном, и готовился к этой борьбе.
Окруженный придворными интригами, корыстными сановниками и плотной стеной административно-бюрократического порядка, он чувствовал, что Россия, неминуемо должна очень скоро встретиться лицом к лицу с Европой, которую Наполеон двинет на Восток в гордой надежде опрокинуть и раздавить последнего соперника, последнего врага снившейся ему всемирной империи.
Что мог противопоставить наполеоновской идее он, император Александр? Все называли тогда в России смелого корсиканца тираном и врагом свободы. Россия казалась Александру единственным оплотом против опасных притязаний Бонапарта. Наполеон мечтал восстановить империю Карла Великого, но какое содержание мог он вложить в эту грандиозную политическую систему? Поклонники Наполеона уверяли, что он - воплощение революции, что он, усмирив ее бунтующие силы, направил их по главному демократическому руслу, что он будто бы спас от "якобинского безумия" реальное дело революции.
Но Александр сомневался в этом, ведь есть неслыханный деспотизм самого Бонапарта; администрация империи пользуется такими прерогативами, какие тягостнее дворянских привилегий; цензура императорская, бесцеремонная и по-солдатски грубая. И все эти жертвы принципами 1789 года ради чего? Все для единой цели - создания мировой империи с «безблагодатным» императором во главе.
Но, может быть, Александр ошибается? Может быть. Наполеон вовсе не жаждет мирового господства?
Фантом Наполеона заслонял собою от Александра всю сложность исторической обстановки. Александр знал, конечно, что так называемая континентальная система, закрывавшая все порты для английских кораблей, была разорительна для России, что экономический процесс, неудержимо развивавшийся в пределах нашей страны, встречал в этой континентальной системе искусственное препятствие, и дело нашего экспорта тормозилось, а вместе с тем задерживалось естественное развитие всех материальных и культурных сил России. Союз с Наполеоном и навязанная России экономическая политика были невыгодны не только крупным помещикам и нарождающейся буржуазии, но и среднему классу, а косвенно и всей огромной массе крестьянства, ибо падение крепостного права зависело в значительной мере от общего развития производительных сил населения.
Франция боролась с Англией за политическую и экономическую гегемонию, а Россия с Тильзитского мира попала в положение вассала Франции. Все это было достаточным основанием для столкновения европейского Запада с европейским Востоком. Он так и говорил: «Наполеон или я. Вместе мы не можем царствовать».
Но, может быть, у Наполеона не было такой исключительной цели, и он вовсе не хотел завладеть Европой? Едва ли возможно теперь в этом сомневаться. Мало того. Наполеону было тесно даже в пределах всей Европы. «Je fais se lever et armerai toue la Sirie... Je vais a Damask, a Halez ; au cours d’avancer mon armée s’accroit grace a l’affluence des mescontants. Je abolis l’esclavitée et la tiranie du pasha ! J ‘atteid Constantinople en tete de l’armée immense ; je renverse l’empire Turquoise ; je crée en Orient une nouvelle Empire qui va raffermir ,a place en descendence , et peut etre je rentrerai à Tourin par Adrianople ou Vienne ayant détruit avant la ,aison Autriche». («Я подниму и вооружу всю Сирию... Я иду на Дамаск, на Халец; по мере движения вперед армия моя растет от наплыва недовольных. Я объявляю народу уничтожение рабства и тиранического правления паши. Во главе вооруженных масс я дохожу до Константинополя; я опрокидываю Турецкую империю; я создаю на Востоке новую и великую империю, которая упрочит мое место в потомстве, и, может быть, я вернусь в Турин через Адрианополь или Вену, уничтожив предварительно австрийский дом». )
Подобных признаний Наполеон делал немало. Занявшись реальной политикой и покоряя Европу, он оставил на время мечты об Азии, но он вовсе не отказался от них. Между Европой и Азией раскинулась необозримая Россия. В ноябре 1811 года Наполеон говорил аббату де-Прадту:
«Dans cinq ans je serai le seigneur du monde. Il ne me reste que la Russie mais je l’écraserai».
«Через пять лет я буду властелином всего мира. Остается только Россия, но я раздавлю её».
Нет, Наполеон никогда не отказывался от мечты о всемирном господстве. За несколько месяцев до того, как он повел свои полчища на Россию, он говорил Нарбонну:
«En tout cas, mon cher, cette longue route est celle à l'Inde. Jusqu’à Alexandre est aussi loin que du Gang à Moscou. A present je dois attaquer le dos de l’Asie de la periferie européénne pour y rattraper l’Angleterre. .. Supposer que Moscou est prise, la Russie est écrasée ; le tsar demande la paix ou bien est tué à cause d’un complot; dites moi, est-ce qu’il est impossible pour l’armée françise d’atteindre le Gang à partir de Tiflis?»
«Во всяком случае, мой милый, этот длинный путь есть путь в Индию. До Александра так же далеко, как от Москвы до Ганга; это я говорил еще при Сен-Жан-д'Арке... В настоящее время я должен зайти в тыл Азии со стороны европейской окраины для того, чтобы там настигнуть Англию... Предположите, что Москва взята, Россия сломлена, царь просит мира или умер от какого-нибудь дворцового заговора; скажите мне, разве не возможно для французской армии и союзников из Тифлиса достигнуть Ганга, где достаточно взмаха французской шпаги, чтобы разрушить во всей Индии это непрочное нагромождение торгашеского величия. То была бы экспедиция гигантская, я согласен, во вкусе XIX века, но выполнимая».
В Тильзите и в Эрфурте Наполеон, упоенный своими успехами и презирая Александра, иногда болтал лишнее. Александр был проницательнее, чем полагал его гениальный собеседник. И, обнимая друг друга, они уже оба мысленно готовились к страшному поединку.
Однажды Наполеон сказал Меттерниху об Александре: «Наряду с его крупными умственными качествами и умением пленять окружающих, есть в нем нечто такое, что я затрудняюсь определить. Это - что-то неуловимое (un je ne sais quoi), и я могу объяснить его, лишь сказав, что во всем и всегда ему чего-то не хватает».
«Что же неуловимое было в Александре? Не то ли, за что Пушкин назвал его презрительно «арлекином», а Герцен полусочувственно – «коронованным Гамлетом»? Не эта ли непонятная Наполеону душевная двойственность, эта загадочная противоречивость?»
Едва ли возможно объяснить это странное душевное свойство Александра простым слабоволием или ничтожеством характера. Ведь после 1812 года этот «двуликий» человек доказал, что у него есть воля и что характер его не так уже ничтожен.
Это была его драма, - драма, кажется, а не трагедия, ибо история до сих пор не разгадала его «конца». Мы так и не знаем достоверно, совершился или не совершился в его душе некий катарзис, некое очищение и оправдание тех страстных стрательны в своей противоположности.
В характерах их не было, кажется, ни одной общей черты. Александр, например, не раз предававший принцип свободы, никогда, однако, не переставал верить в нее, как в желанную и необходимую - даже в эпоху глухой реакции. Сама идея свободы казалась ему священной. Он никогда не мог бы сказать так, как сказал Наполеон, обращаясь к одному из своих генералов: «Est-ce possible que vous apartenez au nombre de ces idiots ayant croyés à la liberté?» («Неужели вы принадлежали к числу идиотов, веривших в свободу?»)
Александр страшился власти и тяготился ею. А Наполеон говорил: «Ma maitresse s’est le pouvoir. J’ai trop fait pour sa conquette pour ne me la laisser ravir ou soufrir meme qu’on la convoit». («Моя любовница - власть. Я слишком дорогой ценой купил ее, чтобы позволить похитить ее у меня, или же допустить, чтобы кто-нибудь с вожделением поглядывал на нее»).
Александр плачет, отправляя войска в поход, и поле битвы, усеянное убитыми, наводит на него великую грусть. А Наполеон, посылая в атаку корпус, говорит, не смущаясь: «Soldats! J’ai besoin de vos vies et vous devez me les offrir!» «Солдаты, мне нужна ваша жизнь и вы обязаны отдать мне ее».
Генералу Дерсенну и его гренадерам он заявил однажды: «Говорят, что вы ропщете, что вы хотите вернуться в Париж к вашим любовницам. Не самообольщайтесь. Я продержу вас под ружьем до восьмидесяти лет. Вы родились на бивуаке, тут вы и умрете».
Александр был приветлив и любезен. В его присутствии все чувствовали себя легко и свободно. Наполеон был грубоват и невежлив. «Его двор был нем и холоден и носил печать скорее тоски и скуки, чем гордого достоинства. На всех лицах лежало выражение затаенного беспокойства. Везде царило принуждение и тусклое молчание».
В отношениях с женщинами Александр был всегда безупречным рыцарем. Наполеон был с ними бесцеремонен. Если ему случалось при посредстве своей полиции узнать о любовной истории какой-нибудь замужней дамы, он спешил сейчас же поделиться новостью с ее супругом. После разрыва со своими собственными любовницами он не щадил их скромности и чести. Жену Жозефину он любил посвящать в интимные подробности своих приключений, а на ее упреки с негодованием восклицал: « J’ai le droit de repondre à toutes vos plaintes avec un seil mot : s ‘est moi!» «Я имею право на все ваши жалобы ответить одним словом: это – я».
Александр всегда изнемогал от сознания ответственности за пролитую кровь сумасшедшего Павла. Наполеон никогда не тяготился кровью и сам говорил про себя: «Un homme comme moine compte a rien meme des millions des vie humaines». («Такой человек, как я, ни во что не ставит миллион человеческих жизней». )
Но Бонапарт был гений, и его безумной и величавой мечте о всемирной империи надо было что-то противопоставить. у Александра к началу войны 1812 года не было в душе ничего равного по значительности наполеоновской идее. Ему пришлось войти на подмостки истории, худо зная свою роль. Впрочем, иные думали, что у него был тогда хороший суфлёр - русский народ.
«Образ мыслей его и жизни, - пишет Михайловский-Данилевский, - изменился до такой степени, что самые близкие люди, издавна его окружавшие, говорили мне, что по возвращении его из Парижа они с трудом могли его узнать. Отбросив прежнюю нерешительность и робость, он сделался самодеятелен, тверд и предприимчив и не допускает никого брать над собой верх... Опыт убедил его, что употребляли во зло расположение его к добру; язвительная улыбка равнодушия явилась на устах, скрытность заступила место откровенности и любовь к уединению сделалась господствующей его чертой; он обращает теперь врожденную ему проницательность преимущественно к тому, чтобы в других людях открывать пороки и слабости... Перестали доверять его ласкам... и простонародное слово «надувать» сделалось при дворе общим... Он употребляет теперь дипломатов и генералов не как советников своих, но как исполнителей своей воли; они боятся его, как слуги - своего господина...»
Вместе с тем было бы ошибочно принимать эти изменения за «развитие» характера Александра, скорее к ним можно применить слово «очищение», в том смысле, что под влиянием событий царь не столько менялся, сколько все более становился самим собой. В чертах его характера, которые подметил мемуарист, видны все юношеские задатки и стремления Александра: скрытность и двойственность его натуры, мечтания об уединении, желание, чтобы все вокруг совершалось само собой, без его участия, но чтобы это «само собой» находилось в соответствии с его намерениями; что же касается равнодушия и отвращения к людям, граничащих с цинизмом, то это всего лишь оборотная сторона чрезмерной юношеской чувствительности.
Кроме того, Александр чувствовал огромную усталость, он был сломлен непосильными требованиями, предъявленными к нему историей (из заграничных походов он привез седые волосы). Французская революция, гений Наполеона были вызовом, обращенным к нему временем, на который он так и не нашел удовлетворительного ответа. Революционные преобразования казались ему разрушительными и гибельными, либеральные реформы - несвоевременными. Отныне он искал не смелых реформаторов, а прежде всего исправных делопроизводителей, не умников, а дельцов.
В 1816 году наметилась еще одна черта жизненного уклада Александра: отныне большую часть времени он проводил в путешествиях. Петербург был ему противен; все здесь напоминало о том, о чем царь больше всего хотел забыть: об 11 марта (проезжая мимо Михайловского замка, всегда закрывал глаза). Кроме того, в столице умничали, обсуждали каждый его шаг, критиковали правительство. Не последнюю роль играло и то, что Александр, добровольно лишивший себя светских развлечений, попросту скучал и искал в путешествиях новых впечатлений.
Маршрут путешествия 1816 года лежал через Москву, Тулу, Калугу, Чернигов и Киев в Варшаву - с целью «обозрения губерний, наиболее пострадавших от войны, и чтобы ускорить своим присутствием исполнение сделанных распоряжений».
Накануне отъезда из Царского Села Михайловский-Данилевский, размышляя над загадочным характером государя, оставил в дневнике следующую запись: «В десять часов утра его величество гулял по саду и семь раз прошел мимо моих окон. Он казался веселым, и взгляд его выражал кротость и милосердие; но чем более я рассматриваю сего необыкновенного мужа, тем более теряюсь в заключениях. Например, каким образом можно соединить спокойствие души, начертанное теперь на лице его, с известием, которое мне сейчас сообщили, что он велел посадить под караул двух крестьян, которых единственная вина состояла в том, что они подали ему прошение?»
«Непостижимо для меня, - записывал Михайловский-Данилевский, - как 26 августа государь не токмо не ездил в Бородино и не служил в Москве панихиды по убиенным, но даже в сей великий день, когда почти все дворянские семейства в России оплакивают кого-либо из родных, павших в бессмертной битве на берегах Колочи, государь был на балу у графини Орловой-Чесменской. Государь не посетил ни одного классического места войны 1812 года, Бородина, Тарутина, Малого Ярославца и других, хотя из Вены ездил на Ваграмские и Аспернские поля, а из Брюсселя в Ватерлоо. Достойно примечания, что государь не любит вспоминать об Отечественной войне и говорить о ней, хотя она составляет прекраснейшую страницу в громком царствовании его».
Комментарии